Книга Ребус. Расшифровка - Андрей Константинов

– А ты считаешь, что мы втроем вот так вот, запросто, возьмем – да и жало у Ребуса вырвем? А чего? Смерть его наверняка в яйце, яйцо – в утке, утка – в зайце… Короче, осталось лишь узнать, где тот дуб растет…

– Тогда получается, что мы просто струсили, – продолжал гнуть свою линию Паша.

– Мы не струсили, Паша. Считай, что мы просто малехо приссали. Кстати, почувствуй разницу. В связи с этим, не забывайте, что раз у них имелись домашние адреса и мой, и Полины (не худо бы узнать – откуда?), то не исключено, что и ваши координаты срисованы тоже. Так что до полного прояснения ситуации постарайтесь вести себя осторожнее. Честное слово, парни, очень вас прошу: «на сегодня хватит дуэлей». Да, и еще: надеюсь, мне не нужно в очередной раз напоминать, что события минувшей ночи, равно как и наши предыдущие шалости, не должны стать достоянием гласности?

– Не нужно, – за двоих подтвердил Лямка, которого на самом деле так и распирало пересказать, хотя бы в общих чертах, новую детективную историю своей Ирочке. (О старой в общих чертах она уже знала и втайне «своим парнем» очень гордилась.)

– Вот и славно. А теперь двинули, Родина ждет от нас трудового подвига. Тем более, что сегодня мы снова работаем в слегка усеченном составе. Ну да надеюсь, что с бомжами мы и в таком составе управимся.

Задание на гатчинских бомжей было выписано оперативниками службы, которая с недавних пор именуется гордо и вычурно – «12-й отдел ОРЧ-4 линии УР КМ ГУВД СПб и ЛО», а в простонародье непритязательно зовется «областниками».

Этой осенью по территории Гатчинского района области прокатилась целая волна дачных краж. Причем под замес попали как миниатюрные домики-сарайчики пенсионеров, где кроме посуды и садового инвентаря вроде и тащить нечего, так и коттеджи и усадебки новых и совсем новеньких русских. Чашу терпения гатчинских стражей правопорядка переполнил эпизод с обнесением загородного дома в поселке Рождествено. Владельцем этого двухэтажного особнячка с видом на Оредеж был доктор медицинских наук, профессор Дмитрий Леонидович Клейман, возглавляющий частную клинику с интригующим названием «Чародейка». В этой клинике по особому щадящему ценнику лечились, рожали и делали УЗИ жены местного милицейского руководства. Кроме того, здесь же, в атмосфере полной анонимности и конфиденциальности, потрошили его (руководства) залетевших дочерей и любовниц. Самое печальное, что, помимо денег и ценностей, Дмитрия Леонидовича опустили на толстенный фолиант, датируемый концом восемнадцатого века. Книга называлась «Анатомический атлас женщины» и скорее всего была прихвачена злоумышленниками до кучи – очень уж пикантно и натуралистично она была иллюстрирована.

Дмитрий Леонидович пребывал в ярости. Он брызгал слюной, топал ногами и отказывался делать аборты в долг. Он требовал, чтобы милиционеры оторвали свои задницы от стульев и кресел и вернули ему если не ценности, то хотя бы книгу, стоимость которой, согласно западным каталогам, могла достигать порядка тридцати тысяч долларов. Милиционеры угрозам Клеймана вняли и задницы от кресел оторвали – правда, задницы не свои, а своих агентов. Один из таких подвижников вскорости донес, что кражами на дачных участках вроде как промышляет организованная преступная группа бомжей из Гатчины, участники которой периодически выезжают на пленэр (а вернее, на промысел) в близлежащие поселки и садоводства. Штаб-квартира этой ОПГ зимой располагается на трубах теплотрассы в районе железнодорожной платформы Татьянино, а летом – в люке водопроводной канализации у дома № 4 по улице Хохлова.

Возросшее же в сентябре количество краж агент объяснил подготовкой к очередному отопительному сезону: бомжи делали запасы на зиму и, как белки, шхерили ворованное в некоем схроне, местоположение которого агенту установить не удалось. Так что за него эту почетную обязанность пришлось выполнять городским «грузчикам», получившим задание на НН в отношении пахана гатчинских люмпенов по кличке Лохматый.

* * *

На Хохлова «грузчики» «семь-три-пятого» прикатили в начале одиннадцатого. Не доезжая до места пересечения с улицей Гагарина, Козырев припарковался и запросил экипаж Эдика Каргина, который они должны были менять.

– Семь-три-семь, семь-три-семь, ответьте семь-три-пятому. Ваша настроечка?

– Да не ори ты так, Пашка, – откликнулась станция через пару минут. – Давайте прямо во двор заезжайте, мы здесь стоим.

– Вы объекта приняли? – поинтересовался Нестеров.

– Да мы его и не отпускали, – хохотнула станция.

– Это как?

– Подъезжайте – сами увидите.

Бригадир ни черта не понял, а потому махнул рукой и скомандовал Козыреву:

– Ну, давай тогда к ним, что ли.

Едва Паша свернул с Хохлова во двор дома номер четыре, как перед глазами «грузчиков» открылась ослепительная по своей красоте идиллическая картина беззаботного милицейского раздолбайства.

По первому впечатлению собственно разведку сейчас вел только водитель Каргина – по крайней мере, в салоне оперативной машины он находился один. Правда, при этом передняя дверца бежевой «восьмерки» была распахнута, а рядом с ней на асфальте стояли несколько смятых банок из-под джин-тоника. Из салона лилась трогательная в своей беспросветной тупости песня Ирины Дубцовой, услаждающая слух Эдика Каргина, вальяжно покуривающего на лавочке рядом с детской площадкой. А двое «грузчиков» Эдика в это время качались на перекосившихся, как старуха Изергиль, качелях. Совершая амплитуду маятника, качели всякий раз издавали душераздирающий звук – словно бы некто беспрерывно выдирал гигантские ржавые гвозди из столь же гигантской деревянной балки.

Слегка обалдев от такого великолепия, Паша едва не въехал в багажник «семь-три-седьмого», остановившись буквально в каких-то десяти сантиметрах от него.

– О-ХРЕ-НЕТЬ, – охарактеризовал увиденное не менее потрясенный Нестеров. – Вот уж действительно: «есть слова, где „Це“ в начале, есть слова, где „Це“ в конце».

Он вышел из машины и направился к Эдику, который радостно приветствовал его поэтической строкой эпохи начала коллективизации:

– Беспризорному жизнь невмочь – пионер ему должен помочь.

– Здорово, пионеры! Я смотрю, вы тут совсем задембелевали?

– Это все свежий воздух, Сергеич. Чуешь, какой здесь воздух? И это в жилом, так сказать, массиве. А вон там, в парке, вообще полный улет. Мы с парнями утром туда завтракать ходили. Знаешь, какой зверский аппетит на природе просыпается?… У вас, кстати, ничего похавать нет?

– Обойдешься. Вы сейчас домой поедете, а нам здесь часов семь колупаться… Кстати, я чего-то не вкурил – парк, природа, это все хорошо. А беспризорный-то ваш, в смысле объект, где? Вы его что, маханули?

– Да здесь он. Куда он, блин, денется с подводной-то лодки?

– Здесь – это где? – невольно оглянулся Нестеров.

– Не туда смотришь, Сергеич. Вон он там, у нас под колесом.

– Где?

– В люке сидит. Квартира у него там, вернее, летняя резиденция. Они с корефаном до трех часов ночи по городу слонялись, с-суки. Я теперь в Гатчине, наверное, каждую свалку, каждую помойку знаю. А под конец сюда спать завалились. Ну, мы их немного того, подперли, чтоб еще куда-нибудь не намылились, с них станется.