Книга Лихорадка - Лорен Де Стефано

Ненависть. Я пытаюсь представить себе Линдена с мрачным лицом, но у меня ничего не получается. Возможно, к лучшему.

— Хорошо ли ты спишь? — спрашивает Вон.

Я смеюсь. Смех взрывается мощным эхом. Беспокойство Вона обо мне совершенно абсурдно.

Когда он от меня уходит, я слышу, как начинает орать в воздуховоде Роуз.

25

Мне снится ветряная мельница. Она стоит на поле для гольфа, вращается, и ураганный ветер расшатывает крепления ее крыльев. Габриель зовет меня, просит зайти в дом.

— Рейн!

Ветряная мельница по-прежнему скрежещет.

— Сесилия? — Мой голос даже шепотом назвать нельзя. — Вернись внутрь.

Ее рыжие волосы полощутся на ветру. Она тянется ко мне, но я слишком далеко. Я смотрю, как шевелятся ее губы.

— Проснись! — говорит она.

Я открываю глаза. Сесилия склоняется надо мной, запыхавшаяся и раскрасневшаяся, а у нее над головой мельтешат огни. Но урагана нет. Спустя мгновение я понимаю, что меня везут по подвальному коридору на каталке. Как труп Роуз. Сесилии приходится торопиться, чтобы не отстать. Ее окружают санитары в белом. Один из них кричит, требует, чтобы она ушла с дороги, но она запрыгивает на каталку и садится рядом со мной.

— Что происходит? — спрашиваю я.

Возникает смутное чувство паники, но тело не желает реагировать. Я почти не ощущаю собственных пальцев, хотя Сесилия сжимает их изо всех сил.

— Деточка, Распорядитель снесет вам голову, если увидит здесь, — говорит ей один из санитаров.

Сесилия хмурит брови.

— Я не деточка. А мой свекор не сделает ничего подобного, — дерзко заявляет она. — Потому что не узнает об этом.

— Кто постоянно ее сюда пускает? — вопрошает тот же санитар.

— Нельзя же учить жену Коменданта Линдена, как ей себя вести, — возражает другой.

Сесилия самодовольно подмигивает мне.

— Распорядитель Вон в отъезде, — шепчет она. Я едва разбираю ее голос сквозь скрежет колес. — Он в Сиэтле, читает лекцию об антителах.

Каталка останавливается.

— Слезаем! — приказывает голос.

Сесилия отпускает мою руку, и та падает, тяжелая и бесполезная, словно доска. Меня перекладывают с каталки на кровать; изголовье у кровати чуть приподнято. Подключают капельницу. Я жду знакомого прилива беспамятства, но его нет. Веки мне фиксируют в открытом положении, но сейчас я и не смогла бы моргать, даже если бы захотела. Успеваю позвать Сесилию прежде, чем меня настигает оцепенение, — и она тут же оказывается рядом.

Сестра по мужу забирается на кровать, устраивается сзади и подтаскивает меня к себе, так что я упираюсь спиной в ее живот. Она кладет подбородок мне на плечо, и я вдруг начинаю ощущать жар ее щек. Наверное, сейчас они красные — так всегда бывает, когда она готова расплакаться. Я не сразу понимаю, что за слова она шепчет мне снова и снова.

— Держись!

Санитары ушли — все, кроме одного, он возится с каким-то прибором. Перед глазами все начинает расплываться.

— Пожалуйста, слезьте с кровати, леди Сесилия.

— Иди к черту, — огрызается она.

В комнате раздается жужжание. Санитар отлаживает большую механическую «руку», которая спускается с потолка. Из нее торчит игла фута в три длиной. (Или мне только кажется, что она такая огромная?)

— Рейн, — шепчет Сесилия, — помнишь истории, которые ты мне рассказывала? Про воздушных змеев.

Голос из динамика начинает отдавать команды санитару с иглой. Отладки. Уровни жидкости. Что-то насчет видеозаписи и мониторов.

— Так вот, я пыталась делать змеев из бумаги, но они не летают. Я попрошу, чтобы Линден заказал листы пластика. Сквозь них не будет проходить воздух, и, может, тогда они начнут летать.

Она гладит меня по волосам, а голос на потолке говорит:

— Зафиксируйте голову объекта.

Сесилия выполняет приказ, прижимает мне виски ладонями. Санитар опускает сверху шлем, который не позволит мне двигать головой — хотя я все равно не в состоянии ею двигать, — надевает его на меня и застегивает ремешок под подбородком.

— Отодвиньте ее назад на два сантиметра, — требует голос.

Санитар выполняет распоряжение.

— Это будет больно? — спрашивает Сесилия.

Мне хочется сказать ей, что я вообще не чувствую своего тела, но не могу пошевелить языком. Санитар не отвечает.

— Леди Сесилия, если она шевельнется во время манипуляций, она может ослепнуть. Вы этого хотите?

На этот раз девушка прислушивается к нему и слезает с кровати.

— Я здесь, с тобой, — говорит она, пока санитар укладывает меня так, как командует голос с потолка.

Возможно, моя полная обездвиженность — это проявление милосердия. Мне почти удалось убедить себя в том, что новый эксперимент будет не страшнее остальных. Но в этот момент санитар подводит иглу к моему глазу, и я понимаю, что сейчас произойдет.

Какой бы препарат ни использовался для того, чтобы лишить мое тело чувствительности, он больше не заставляет сердце биться ровно. Я слышу, как оно грохочет у меня в ушах. Мне трудно дышать. Сесилия отчаянно пытается отвлечь меня разговором о хвостах для воздушного змея и весеннем ветре.

Хочется вопить. Мне еще никогда в жизни так сильно не хотелось кричать. Я — тысяча крыльев, бьющихся в крошечной клетке. Однако вырывающийся у меня звук не может сойти даже за всхлип. Мое тело абсолютно бесполезно, оно где-то бесконечно далеко, хотя я сейчас в полном сознании.

Игла входит в зрачок. Кажется, я чувствую момент прокола.

«Считай!» Когда я вывихнула плечо, брат велел мне отсчитывать секунды, пока он станет его вправлять. «Считай, и будет не так тяжело». И я считаю.

Сорок пять… игла выходит у меня из глаза.

Это на пять секунд меньше, чем время манипуляций со вторым зрачком.

Когда все заканчивается, с меня снимают шлем и отклеивают от век липкую ленту. Моя голова безжизненно падает на подставленную Сесилией ладонь. Пока санитары отключают капельницу, перекладывают меня на каталку и вывозят в коридор, сестра по мужу продолжает рассуждать о воздушных змеях и способах их полета.

— В конце концов я сообразила. — Она снова сидит на краю каталки. Мое зрение постепенно становится резче, и черты ее лица материализуются. — Дело в инерции.

— В чем? — шепчу я.

К губам возвращается чувствительность. Она распространяется по всему телу, добирается до пальцев рук и ног.

— В инерции движения, — повторяет она. — Если ты хочешь, чтобы что-то полетело, нельзя стоять на месте. Надо бежать.