Книга Дегустатор - Мастер Чэнь

Теперь уже замолчал я.

Ресторан Альберта, вспомнил я. Который выглядел заброшенным и тихим. Вся печальная атмосфера его когда-то бурлившего хозяйства.

— Альберт, — наконец нашел я голос, — у тебя что, не было выхода? Тебя тоже купили эти негодяи? Да что бы тебе было подождать?

— Приезжай сюда, Сергей, — послышался вздох. — Давай говорить о вине, о жизни, о стихах. Я продолжаю делать свое вино — и это главное.

Вот так.

Так они работают. Банк знает о том, кто оказался в долгах. И сдает информацию… да хоть своим акционерам. Те нанимают или приличных людей, или, как в данном случае — поскольку торопятся — всякую мразь. Та, вдобавок, иногда и сама сбивает цену. Известными методами.

Допустим, я составлю список подобных приобретений господ ААА, приложу список банков, а заодно какие-нибудь газетные или даже полицейские отчеты о странных событиях, сопровождавших эти покупки. Не доказательство, но…

А дальше — хуже. В винном мире я еще как-то разберусь, но мир высокой моды… А ведь там эти ребята наверняка тоже успели натворить много интересного. Сколько придется там копаться и в какую сумму эта наука обойдется?

Зато я кое-что соображаю в некоем другом мире. Мире журналов и газет.

Допустим, эти ААА просто хотят повторить опыт LVMH, где к напиткам добавлены сумочки, платья и прочая роскошь. Все правильно говорит замечательная Наталья, жена Антона — да я же помню и никогда не забуду одно из ее платьев. Я тогда посмотрел на ее обнаженную спину и тупо замолчал. Она усмехнулась и, довольная, оставила меня стоять там, как идиота.

Да, она права, вино и высокая мода — это одно и то же, в каком-то смысле. Это красота. Это смысл жизни или один из смыслов.

Они скупают красоту.

Но я никогда не слышал, чтобы какой-то из холдингов домов вина или моды добавлял к своим владениям еще и целый букет журналов или, скажем, телеканалов.

До этого еще никто не додумался.

Так, я уже привык к этому занятию: сначала смотреть на цифры.

Вот, наугад — французский концерн Эгретт, на пару с группой Херста и российским предпринимателем Филиппом Хрулевым держит в Москве издательский дом, куда входят шесть глянцевых журналов… и так далее. Выручка (не прибыль) в России составила сто сорок два миллиона евро. Вот такие масштабы. Но для крупного банка — не проблема.

Итак, как эта штука работает?

Здесь надо четко представлять себе, что такое сегодняшнее виноделие. Там происходит революция. Есть остатки прежней эпохи — здоровенные хозяйства, куда свозят виноград со всей округи, и энологи делают так, чтобы и в этом году вкус был все тот же, знаменитый, прославленный. Ну вот эти все великие шампанские дома. Надежно, но скучно.

И — ростки новой эпохи. Мы живем в век открытия маленьких виноградников, полгектара, гектар, с каким-то неповторимым сочетанием почвы, высоты и угла к солнцу. Вино — это не стандарт, это неповторимость. Это когда каждый участочек непохож на другой, и каждый год вкус вина с него меняется. Ты научаешься отличать вслепую тот самый уникальный вкус маленького виноградника, а тут еще приходит великий год… И ты встречаешь молодое вино, обещающее чудеса, дожидаешься, когда оно достигнет пика великолепия, с грустью провожаешь его, когда великий урожай начинает терять силу. И присматриваешься к новым урожаям — а вдруг неповторимое повторится? Это мудрый мир бесконечных наслаждений. Но кто-то в этом мире работает, потом считает деньги, бледнеет — и тут приходят какие-то ААА и хвать его!

И что же происходит дальше?

Этого раньше не было. Никогда еще в истории не было такого, чтобы дом роскоши одновременно владел бы и теми… да, в общем, людьми, которые об этой роскоши пишут, пытаются ее понять и научить других. Работали с этими людьми, превращали их жизнь в сплошное удовольствие — да. Уговаривали. Уважали. Кого-то и боялись.

И это правильно. Потому что мы имеем значение. Вы не поймете великое вино, просто зря потратите деньги, если не будете к нему готовы после многих лет опыта. Это все равно что дикарь, впервые попавший в оперу: сбежит через полчаса с больной головой. К красоте идти нужно долго.

Но если говорить о вине, то тут есть… был… я и мои коллеги. Когда меня заносит, за дело, брезгливо поджав губы, берется Седов. И всегда есть Монти Уотерс, а над ним — великие и ужасные Дженсис Робинсон и Роберт Паркер. Какие бы деньги ни тратили на рекламу дома роскоши, всегда есть слепые и не слепые дегустации, где загораются новые звезды и гаснут старые.

А если нас нет? Тем более что в России нас и правда почти уже нет. Вот только получилось это случайно, по идиотизму… но представим себе, что нас нет потому, что наши журналы купили и теперь говорят нам, о каком вине писать хорошо, а о каком молчать. Долго ли продержатся Робинсон и Паркер против толпы леммингов от журналистики, тупо и упорно прославляющих то, что им скажут? Может, и продержатся. Это все же Лондон и Калифорния. Но в России, где вкусы только создаются… или в Китае, где мне уж точно не найти следов ААА, а ведь наверняка есть…

А там, где мода, там есть… была… Алина Каменева. Ее журнал тоже, судя по всему, достался вот этим безликим — ААА. И, конечно, кто же ей дал бы писать умные вещи для умных. Им нужны лемминги. Не только журналисты, но и покупатели — кто потупее. Вот потому теперь там Юля Шишкина. И ей подобные.

Мертвое поколение.

Грустные лемминги, потому что они шкурами чувствуют — никогда им не почувствовать того, что научились чувствовать мы, с нашими горькими и звездными жизнями.

Конечно, они нас ненавидят. Потому что — по словам Кости, со смехом продавшего рейдерам наш с ним журнал, — они поймали луну в реке. Они получили должности. Но никогда не получат того, что было… и есть!.. у нас. Оттого — ненавидят еще больше.

И пока это так, все эти ААА будут творить, что хотят, по всему миру.

Ведь мы говорили и об этом. И мы были правы, в общем, во всем.

Это была зима или почти зима, мы играли с Алиной в великолепную игру. Военный лагерь, я — рыцарь, она — мальчик-паж, оруженосец. Ну, на самом деле принцесса, даже та самая королева, игравшая в замке Шопена, которая пробирается в военный лагерь, переодетая мальчиком-оруженосцем.

Сначала она — то есть мальчик, исполняя свою работу, долго моет меня в теплой ванной с аквамариновым кафелем, где гудит и горит синий газовый огонь. Потом смазывает джонсоновским маслом — чтобы после этого два тела скользили бы друг о друга (а простыни ждал бы круглый зев стиральной машины).

Но сначала рыцарь со счастливым вздохом ложится на эти, пока чистые, простыни спиной, а мальчик-оруженосец, в прилипшей к телу мокрой рубашке до колен, готовится оказать ему уже совсем другую услугу. Капризничает, гримасничает, с упреком напоминает, что у него сейчас заболят челюсти, но с легким стоном опускается на колени и, чуть смущаясь, берется за дело.