Книга Особенности национальной милиции - Михаил Серегин

Ребята смущенно потупили глаза, с интересом изучая трещинки на асфальте.

– Ориентируйтесь на черный бюстгальтер в руках и задерживайте.

Там разберемся. Сейчас все рассредоточиваемся по рядам. Встречаемся у входа. Все поняли?

Курсанты дружно кивнули.

– Тогда вперед, – скомандовал Кулапудов, и все пестрое собрание растворилось в общей толпе, оставив женщину восточного типа одну.

– А что я говорила! Евреи щедрыми не бывают, – победоносно сказала она в пустоту и удовлетворенно вернула колечко на прилавок.

* * *

Полчаса спустя у входа к крытому рынку стояла возмущенно галдящая кучка народа, отличительной чертой которого являлось три признака: все недовольные были мужчинами невысокого роста с черным бельем в руках. Кое-кого в стороне ждали жены и возлюбленные, с тревогой, а то и с любопытством посматривающие попеременно на своих ненаглядных и на сердитых работников правопорядка в штатском. Зубоскалин с самым внимательным видом прохаживался вдоль нестройных рядов. Не надо было быть физиогномистом, чтобы понять, что эта «девушка» решительно настроена пересажать всех нарушителей закона в городе, непреклонно и беспристрастно. При виде ее полного благородного негодования взгляда даже самые крикливые из задержанных на минуту умолкали, с тревогой вспоминая все свои грехи.

– Я больше не буду утаивать получку от жены, отпустите меня, – взмолился полный гражданин с сорочкой в руке, которую он честно собирался купить любовнице. Он не выдержал перекрестного огня осуждающих взглядов столпившихся вокруг зевак и зарыдал, умильно похрюкивая в платочек.

Это словно послужило сигналом. Стоявший рядом интеллигентного вида гражданин в очках нервно дернул подбородком, собираясь последовать примеру собрата по несчастью.

– Честное слово, завтра же поставлю Балабаечкиной пятерку, – убежденно сказал он и вздохнул так тяжело, что задержавший его Пешкодралов от неудобства спрятал глаза под белесыми ресницами.

– А я помирюсь с тещей. Вот вам крест...

– Отдам Булыгину сто рублей, что два месяца назад занимал. Впроголодь буду жить, а отдам...

И понеслось. Раскаивались все искренне, с душой, как это умеет русский человек, когда его припрут к стенке: глаза честные-честные, в душе горит желание измениться непременно в лучшую сторону. Оно такое сильное, что через час-полтора само собой перегорает и сходит на нет независимо от того, что искренность была неподдельная.

Зубоскалин прошелся еще раз вдоль рядов потенциальных преступников и подошел к Кулапудову.

– Здесь его нет, – шепотом сказал он, пригибаясь к Веньке, чтобы его не услышали лишние уши.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

Венька крякнул, решая непростую задачу: как теперь объясняться перед задержанными? Ладно бы перед одним. Но тут их добрый десяток стоит.

– Значит, граждане, – предварительно прокашлявшись, неожиданно охрипшим голосом сказал Кулапудов. – Сами видите, что вины на вас много. Однако, беря во внимание то, что ранее вы не привлекались, что жалоб на вас нет, а на работе о вас говорят только как о хороших специалистах, на первый раз мы вас отпускаем. Можете идти, – кучка задержанных облегченно выдохнула, – но помните о том, что органы не спят, и впредь будьте более законопослушны.

Нестройный шум благодарности вырвался из многочисленных глоток задержанных, не чаявших домой вернуться раньше, чем отсидят срок. Леха прослезился.

– До чего ж милостивый народ, – растроганно пролепетал он, натирая до красноты глаз.

Милостивый же народ между тем в мгновение ока испарился с площадки перед рынком, дабы не дожидаться перемены настроения у служителей порядка. Любопытные тоже стали рассасываться. Курсанты остались одни. На лицах каждого из них были написаны тоска и разочарование.

Точно злой рок кружил над ребятами всю неделю, уводя прямо из-под их носа коварных преступников. Вот и теперь. Куда, скажите, делся настоящий дурковед? Никто не мог ответить ребятам на этот вопрос.

– Попробуем еще? – без надежды спросил Венька, кивая в сторону арки.

Санек неопределенно пожал плечом. Даже он успел пасть духом, несмотря на свой неунывающий характер. Без особого энтузиазма Зубоскалин взглянул на вход в рынок и чуть не сел на толстый слой пыли, в этой части города успешно заменяющий тротуар. Среди прилавков и лотков мелькнула знакомая фигура, спешащая, несомненно, чтобы запутать, с белым (вот это хитрый ход!) лифчиком вдоль рядов.

– Лови-и-и! – взревел Санек и ринулся в плотный поток рынка.

На этот раз, хотя парень, проявляющий нездоровый интерес к женскому белью, спешил (видимо, украв предмет дамского туалета), Дирол оказался быстрее его и нагнал-таки.

– Хулиган, отдай мою сумочку, – стараясь играть роль беззащитной женщины, вскричал Санек, кинувшись с кулачками солидной величины на ошалевшего парня. – Вор! Мерзавец! Обманщик! – Дурковед изумленно выронил бюстгальтер из рук и постарался отодрать от себя навязчивую девицу. – Подними сейчас же вещественное доказательство, урка потенциальный, – взревел Санек.

Тут подоспели остальные ребята.

– Нехорошо у девушек вещи воровать, – осуждающе покачал головой Кулапудов, вытаскивая из кармана полиэтиленовый пакетик, в котором еще оставались крошки от сухарей. Венька хотел было упаковать вещественное доказательство, чтобы предоставить его потом капитану Мочилову, но незнакомый парень его опередил.

– Не имеете права, это мой товар, – визгливо крикнул он.

Курсанты переглянулись.

– Что?

16

Как рассказал Матвей – задержанный Зубоскалиным любитель женского белья, – никакой он не дурковед, а рядовой торговец, уже два года назад избравший в качестве своего товара нижнее белье. У хозяина, на которого парень работает, две точки, и порою, когда Матвею не хватает вещицы нужного размера, он бегает к другому прилавку за недостающим товаром. Именно в такой момент Санек впервые столкнулся с Матвеем, а потом и поймал его.

Что же касается воров, то на рынке и без Матвея их пруд пруди. Хоть засушивай для коллекции. Попадаются и те, что сумочками занимаются, но они все больше по разрезанию, а не по воровству. Зачем им целые сумки таскать? Это неудобно. И улика опять же налицо, если поймают.

Нужно быть дураком, чтобы на рынке вместо кошельков целые сумки таскать.

До такого додуматься мог разве что только Костя Тырин, отличавшийся полным отсутствием ума.

– Кто этот Костя? – заинтересовались курсанты, плотнее придвинувшись к Матвею.

– Костя-то? Клептоман один, в качестве постоянного места работы выбравший наш рынок. Парень безобидный, незлобливый, его все здесь любят и порою подбрасывают что поесть. Понимают, не повезло бедолаге – с умом-то набекрень родился. Почему набекрень? Так со справкой он.