Книга Воспоминания воображаемого друга - Мэтью Грин

— Спасибо тебе, — говорю я Тини.

Она улыбается. Я знаю, что она должна оставаться с Обри, но мне жалко, что она не пойдет с нами.

— Ты готов, Освальд? — спрашиваю я.

По холлу ходят туда-сюда люди. Теперь, когда я могу сравнить с ними Освальда, он кажется еще больше. Он кажется мне настоящим великаном.

— Нет, — отвечает Освальд. — Я хочу остаться тут.

— Ты пойдешь с Будо и поможешь ему, — настаивает Тини.

Это не вопрос. Это приказ.

— Да, — говорит Освальд.

«Да» у него звучит как «нет».

— Ладно, — говорит Тини.

Она подлетает к Освальду и обнимает его за шею.

Освальд ловит ртом воздух, он весь напрягается, у него снова сжимаются кулаки. Тини обнимает его за шею, пока он наконец не расслабляется. Это тянется довольно долго.

— Удачи вам, — добавляет Тини. — Я хочу вас увидеть снова. Скоро.

— Хорошо, — говорит Освальд.

— До встречи, — говорю я.

Я в это не верю. Думаю, я больше не увижу ни Тини, ни эту больницу.

На улице первые пять минут Освальд занят тем, что пытается увернуться от падающих снежинок. Пока он увертывается от одной, на него падает десять других. Он этого даже не замечает.

Поняв, что снежинки не причинят ему вреда, следующие пять минут Освальд тратит на то, что пытается поймать их на язык. Снежинки, естественно, не задерживаются на его языке и пролетают насквозь. Но на то, чтобы это понять, у него тоже уходит какое-то время, и за это время он налетает как минимум на трех прохожих и один фонарный столб.

— Надо идти, — говорю я Освальду.

— Куда?

— Домой. Завтра придет автобус, и мы поедем в школу.

— Я никогда не ездил на автобусе, — говорит Освальд.

Он заметно нервничает. Я решаю, что лучше не говорить ему о своих планах или сказать, но как можно меньше.

— Это будет весело, — говорю я. — Обещаю.

От больницы до дома Макса идти далеко, и обычно мне нравится прогуливаться по этой дороге, но Освальд без конца что-нибудь спрашивает. Он просто засыпает меня вопросами.

Когда зажигаются фонари?

Есть ли у каждого фонаря свой выключатель?

Куда едут все эти чух-чух-поезда?

Почему люди просто не рисуют себе деньги?

Кто решил, что на красный нужно стоять, а на зеленый — идти?

Луна одна или есть еще?

У всех ли машин одинаковый сигнал?

Как полицейским удается сделать так, что деревья не растут посредине улицы?

Сами ли все раскрашивают свои машины?

Что такое пожарный гидрант?

Почему пешеходы не свистят?

Где живут самолеты, когда не летают?

Он спрашивает без конца, а я, хоть и хочу, чтобы он прекратил, каждый раз отвечаю. Совсем недавно этот великан кидал меня об стены в больничной палате, а теперь я ему нужен и надеюсь, что, пока я ему нужен, он меня послушает и поможет.

Когда мы вышли из больницы без Тини, я немного побаивался, что Освальд сейчас же снова превратится в злобного великана. Мне кажется, что, если мы отойдем далеко от больницы, волшебство Тини перестанет действовать. Но Освальд, наоборот, становится похож на ребенка, которому все интересно узнать.

— Это мой дом, — говорю я, когда мы наконец сворачиваем на подъездную дорожку.

Уже поздно. Я не знаю, сколько точно времени, но свет в кухне и в гостиной выключен.

— Куда мы идем? — спрашивает Освальд.

— В дом. Ты спишь?

— Когда? — спрашивает Освальд.

— Вообще когда-нибудь.

— А-а, да.

— Здесь мы будем спать сегодня ночью, — говорю я и показываю на дом.

— Как мы туда попадем?

— Через дверь.

— Как?

Тут до меня доходит: Освальд не умеет проходить сквозь двери. В больнице, когда мы спускались по лестнице с третьего этажа на первый, мы прошли через двери за двумя мужчинами в синей униформе. А когда мы выходили из больницы, мы шагали за мужчиной и женщиной.

Вот почему Освальд толкал дверь в палате Лысого. В палате Джона. Ему надо было ее толкнуть, чтобы попасть внутрь.

— Ты сможешь открыть дверь? — спрашиваю я.

— Не знаю, — говорит Освальд.

Но я вижу, что он смотрит на дверь как на гору.

— Не волнуйся, она все равно заперта, — говорю я, и это правда.

— А ты как обычно проходишь в дом? — спрашивает Освальд.

— Сквозь дверь.

— Сквозь дверь?

Я поднимаюсь на три ступеньки крыльца, а потом прохожу сквозь дверь. Вообще-то, я прохожу сквозь две двери, сквозь дверь-сетку и деревянную дверь. Потом я поворачиваюсь кругом и выхожу обратно.

Когда я снова появляюсь на крыльце, у Освальда отвисает челюсть. Глаза у него круглые.

— Ты волшебник, — говорит он.

— Нет, это ты волшебник, — говорю я. — Я знаю много воображаемых друзей, которые умеют проходить сквозь двери. Но я не знаю никого, кто умеет дотрагиваться до вещей в реальном мире.

— Воображаемых друзей?

Я понимаю, что опять сказал слишком много.

— Да, — говорю я. — Я — воображаемый друг. — Я молчу немного и пытаюсь придумать, что сказать дальше, а потом добавляю: — Ты тоже.

— Я воображаемый друг? — переспрашивает Освальд.

— Да. А ты думал — кто?

— Призрак, — говорит Освальд. — Я думал, что ты тоже призрак. Я думал, что ты хочешь украсть у меня Джона.

Я смеюсь:

— Нет. Никакие мы не призраки. Кто, по-твоему, Тини?

— Фея, — говорит Освальд.

Я снова смеюсь, но потом вспоминаю, что именно это и помогло Тини уговорить Освальда помочь мне.

— Я думаю, ты наполовину прав, — говорю я, — Тини — фея, но она и воображаемый друг.

— О! — говорит Освальд.

— Похоже, ты огорчился, — говорю я.

Освальд действительно огорчился. Он смотрит себе под ноги, и руки у него повисли, как две мокрые макаронины.

— Я не знаю, что лучше, — говорит он. — Воображаемый друг или призрак?

— А в чем разница? — спрашиваю я.

— Если я призрак, значит я когда-то жил. Если я воображаемый друг, значит я никогда не жил.

Мы смотрим друг на друга и молчим. Я не знаю, что сказать. Потом вдруг меня осеняет.

— Идея! — произношу я.