Книга Объект закрытого доступа - Фридрих Незнанский

Только сейчас Александр Борисович стал припоминать, что в поведении «француза» были странности. Например, неприятная суетливость, проглядывающая порой в его взгляде, странноватый акцент с пропадающим вдруг грассированием (тогда Турецкий не придал этому большого значения, посчитав, что «француз» намеренно старается заретушировать свой акцент, как это любят делать в беседе с русскими многие иностранцы). Да что там! Признаков была масса! Но дело в том, что Турецкий еще до похода в «благотворительный фонд» исключил Селина из списка подозреваемых. «Увлекся более интересными версиями и пропустил самую очевидную», — как сказал бы Меркулов. Ошибка оказалась роковой и чуть не стоила Гале жизни.

«Тупица! Идиот! — яростно клеймил себя Турецкий, бледность на щеках которого сменилась взволнованным румянцем. — Таких, как ты, надо гнать из Генпрокуратуры к чертовой матери! Выметать поганой метлой! Тоже мне, „профессионал“!..»

Галя тем временем перевела дыхание и продолжила:

— Я… читала его ежедневник. Там план операции… В Кремлевском дворце…

— Да, я знаю, — сказал Турецкий, горестно вздохнув. — Они собираются его взорвать. Но мы держим ситуацию под контролем. Главного взрывника мы уже арестовали.

Галя посмотрела на Турецкого.

— Взорвать? — прошептала она. Потом едва заметно усмехнулась и качнула головой: — Нет… Это только уловка… У них есть… специалист. Марк… Я слышала их разговор через… стенку.

Галя хрипло, прерывисто вздохнула и закрыла глаза. Турецкий молчал, не зная, как поступить — продолжить разговор или уйти, как велел доктор. Девушка явно устала, но на карту было поставлено слишком много. Александр Борисович еще немного помолчал, затем спросил, чуть повысив голос:

— Галя, ты слышишь меня? Что они собираются сделать?

Девушка медленно открыла глаза. Казалось, опухшие веки были слишком тяжелыми, и Гале приходилось прикладывать максимум усилий, чтобы удержать их раскрытыми. Она покосилась на Александра Борисовича и прошептала:

— Слушайте…

2

Ростислав Вадимович Рыцарев сидел в машине и, прикладываясь к бутылке водки, тупо смотрел в окно на неоновую вывеску бара. Руки его были перепачканы засохшей грязью, под ногти набилась земля. Волосы были всклокочены, широкий лоб и мускулистая шея блестели от пота.

Мимо проезжали машины, проходили люди. Рыцарев не обращал на это никакого внимания. Он просто смотрел на неоновую вывеску и пил.

Ростиславу Вадимовичу было плохо. Последние два часа стали для него сущим кошмаром. Нику он закопал в лесу, на полянке. Когда-то, несколько месяцев назад (Господи, как давно это было!), они с Никой устроили там пикник. Они были вдвоем, и больше никого. Ника в тот день много смеялась. Им было так хорошо вместе.

Кроваво-красная неоновая вывеска замерцала, издавая тихое потрескивание. Рыцарев поморщился.

Лишь теперь, вернувшись в город и вроде бы успокоившись, он начал осознавать весь ужас происшедшего. Ники больше не будет. Никогда! Не будет ее тонких ласковых рук, не будет ее озорного смеха (Ростислав Вадимович с тоскою вспомнил, как Ника запрокидывала голову, когда смеялась), не будет стройного гибкого тела, отзывающегося трепетом на каждое прикосновение его пальцев и губ.

Там, в лесу, Рыцарев не испытывал ничего, кроме досады: земля была слишком мокрой и плохо ложилась на лопату. Когда работа была закончена, Рыцарев испытал страшное облегчение — все прошло гладко. Гладко? Гадко!

Вернувшись в город, Ростислав Вадимович затосковал так, как не тосковал никогда.

Водку он купил в ночном мини-маркете, и она оказалась дрянной. Она обжигала рот, горячей волной скатывалась в желудок, но облегчения не приносила. Только горечь.

В кармане у Рыцарева зазвонил телефон. Рыцарев машинально поднес трубку к уху:

— Да.

Трубка ответила ему тишиной, разбавленной тихим фоновым потрескиванием. Затем далекий глуховатый голос произнес:

— Куда ты ее отвез?

Рыцарев почувствовал, как у него каменеет лицо.

— Что? — тихо переспросил он.

— Я спрашиваю: куда ты ее отвез? — четко произнес голос.

— Я не пони…

— Понимаешь. Ты закопал ее в землю? А может, утопил? Или бросил гнить на мусорной свалке?

— Подождите… — Ростислав Вадимович отложил телефон и глотнул водки. Снова приложил телефон к уху: — Я слушаю, продолжайте.

— Так что ты с ней сделал? — повторил странный голос.

— Я ее… закопал.

По онемевшему лицу Рыцарева потекли слезы, но он этого не заметил.

— Где? — спросил голос.

— В лесу. На полянке… Ей нравилась эта полянка.

Повисла пауза. В телефоне не было слышно даже дыхания. Наконец голос сухо спросил:

— За что?

— Так получилось, — ответил Рыцарев. В ожидании ответа он снова отхлебнул из бутылки.

— Ты должен за это ответить, — глухо произнес голос.

Рыцарев кивнул:

— Я знаю. Чего ты хочешь? Денег?

— Нет.

— Хочешь отправить меня в тюрьму?

— Нет.

— Тогда чего?

— Двор ее дома, — сказал голос. — Там, где гаражи смыкаются с глухой стеной. Через полчаса.

— Хорошо, я подъеду.

— Я буду ждать.

Рыцарев отключил телефон.

Три часа ночи. Во дворе — ни души, только фонари и машины. Рыцарев с трудом нашел свободное место, чтобы припарковать свой «опель». Перед тем как выбраться наружу, он достал из бардачка пистолет и запихал его за брючный ремень, потом допил остатки водки, бросил бутылку на заднее сиденье, пригладил волосы и вышел из машины.

Было сыро и ветрено. Рыцарев с удовольствием вдохнул холодный вязкий воздух улицы. У него слегка закружилась голова: выпитая водка давала о себе знать. Волнения Рыцарев не чувствовал, только нетерпение и злость. Он еще раз пригладил ладонью волосы, одернул куртку и двинулся туда, куда не доходил фонарный свет, туда, где железные коробки гаражей смыкались с глухой стеной дома.

С каждым шагом Рыцарев пьянел все больше и больше. Его развозило. Он чувствовал это и злился на себя. Именно сейчас, когда разум должен работать четко, а организм точно и быстро выполнять приказы разума, именно в этот жизненно важный момент руки и ноги отказывались слушаться его.

— Черт бы тебя побрал! — тихо выругался Рыцарев, глядя на свою бледную, пошатывающуюся тень.

— Эй! — услышал он у себя за спиной.

Рыцарев остановился и оглянулся. Незнакомец стоял спиной к свету, и лица его было не разглядеть. Только силуэт, и тот не очень отчетливый. Рыцарев незаметно тронул пальцами пояс, проверяя, на месте ли пистолет. Пистолет был на месте. Рыцарев приободрился.