Книга Повелитель разбитых сердец - Елена Арсеньева

– Нынче дали почитать стенограмму речи Коллонтай к матросам.Память у меня хорошая. Вот, слушайте, что она говорила: «До сих пор институтыне давали вам ни жен, ни любовниц. А мы дадим вам и жен, и любовниц!»

– Кто про что, а курица про просо! Коллонтай – она ведь б…большевичка!

– Нет, нет, вы мне объясните толком, как сие разуметь надо?Получит ли каждый матрос жену плюс любовницу, или один то, а другой – другое?

– Да вот так, спрашивать будут: «Вам кого, жену илилюбовницу?» – «Мне жену, ведь дело такое, без жены не обойдешься!» – «А вам,товарищ?» – «Мне любовницу, на кой черт мне жена?»

– Нет, я вам вот что скажу, гос… то есть граждане. Давалиспектакль «Живой труп». Так наибольший успех выпал не на долю знаменитогоартиста Самойлова, не на долю цыганского хора, а на долю того статиста, которыйв последнем действии изображал городового. При его появлении публика привсталаи бешено зааплодировала!

– Бросьте-ка…

– Бросьте-ка, говорите? Не верите? Это еще что! А вот я самвидел: стоит на углу улицы милиционер, бегут мальчишки беспризорные. Набежалина него, уронили, дальше помчались. Он вскочил, весь грязный, да как завопит:«Городовой!»

…Отчетливо помню, как жадно я прислушивалась ко всем этимрепликам, которые раньше пропускала мимо ушей. Я ехала в Предварилку. Чаще яходила туда пешком, как это ни далеко, а тут нарочно полезла в безумныйтрамвай, чтобы отвлечься от страшных мыслей. Я ехала не в пятницу, когда обычновозила передачи для Кости, а в среду. Позади были бессонная ночь, проведенная вбольнице, кошмар убийства соседей с первого этажа. Мне не хотелось думать отом, что будет в Предварилке, как я стану вести себя. Не хотелось вспоминатьоставленный в моей квартире разгром. Но как ни полз набитый людьми вагон, а всеже мы достигли места, и мне не пришлось тратить особенных усилий, пробиваясь квыходу: очень многие пассажиры направлялись именно сюда, к Предварилке.

Да, я помню тот день до мельчайших подробностей…

Вхожу в знакомое помещение, прячась за спинами двух дородныхбаб, озираюсь и сразу перевожу дух: Ивана Фролова нет. Почему я решила, что онстанет меня сегодня здесь подстерегать? Пуганая ворона куста боится.

Осматриваюсь. «Душки-матроса» тоже не видно. Как пробиться кнему на прием? Здесь он или вовсе отсутствует? Не узнать ли у барышни в окошке?Кстати, там сидит та самая блондинка, которая в прошлую пятницу чирикала с нимнасчет коньячку и картишек. Пожалуй, правда, спрошу-ка у нее, нельзя липовидать начальника.

Становлюсь в очередь к окошку. Очередь длинная, длинней, чемпо пятницам. А, понятно, вот в чем дело: по пятницам вывешивают на стенахсписки заключенных, теперь же списков нет, поэтому о судьбах своих близкихузнают в окошечке. Спросил – получил ответ. Никто ни на кого не обращаетвнимания.

Считаю минуты, все еще опасливо озираясь по сторонам ипридумывая, как обратиться к барышне. Однако соображаю плохо: здесь душно,жарко, меня снова начинает клонить в сон. И остро, жадно хочется есть. Хотя бысырого, унизительного, остистого хлеба. Хотя бы той самой «повидлы», от которойв кишках землетрясение. А еще лучше – хлеба с «повидлой» и тем маслом, окотором вчера рассказывал доктор Кравецкий. Пусть даже с печатью и надписямипро сифилис.

Стою, качаясь от головокружения и слабости, в полуобморочномсостоянии, почти не осознавая, как движется очередь. И вдруг оказываюсьвплотную прижата к окошечку.

– Ну, говорите! Вам чего?

От растерянности молчу.

– Как фамилия? – спрашивает барышня, глядя на менябрезгливо.

– Лазарева, – брякаю я. – То есть Лазарев. КонстантинСергеевич.

Она быстро шевелит наманикюренными пальчиками, перебираякарточки.

– Нету такого, отойдите.

Сейчас-то я отчетливо знаю, что, кабы отошла, вся моя жизньсложилась бы иначе. Или меня вовсе не было бы в живых! Однако я не отошла, амашинально проговорила:

– Как же нету, он в восемнадцатой камере сидит.

– Как в восемнадцатой? – удивляется барышня. – Онполитический?

– Ну да.

– Чего пришли? Сегодня не ваш день. А впрочем, коли пришли,так уж и быть, посмотрю, – милостиво соглашается она. – Константин Сергеевич,говорите? Вот, возьмите!

И сует мне свернутую бумажку.

– Следующий! Фамилия!

Сжимая в кулаке бумажку, отхожу, ругая себя. Ну почемуупустила минуту, не спросила про начальника? Обратно к окошку не протиснешься,вон сколько народу привалило! Глупо как, ну до чего же глупо…

Бреду уныло к двери, все так же сжимая в кулаке выданную мнебумажку. А что там, кстати?

Разворачиваю ее.

«Сообщить на квартиру…»

Что за чепуха?

Мне дали не ту бумажку, барышня перепутала. Костя в тюрьме,я должна заплатить за его освобождение бриллиантами. Мне дали справку надругого заключенного!

Читаю снова – все сначала.

«Лазарев Константин Сергеевич. Сообщить на квартиру» . Ичисло… Сегодня девятое октября, а на бумажке стоит третье. Сегодня среда, атретье у нас что было? Четверг.

Ну конечно, все напутано. Третье – четверг, а я была тутчетвертого, в пятницу. И я видела в списках прочерк напротив Костиной фамилии.А Фролов подошел ко мне и предложил «выкупить» брата. Отдать «душке-матросу»бриллианты за освобождение Кости.

Как же можно было его выкупить, если он к тому времени ужебыл убит?

Что за ерунда? Ошибка!

И тут словно бы темная волна проходит на миг перед моимлицом, ударяет так, что я отшатываюсь к стене и ощущаю ее плечами, спиной,затылком. Стена холодная, холод проникает мне в череп, мозг, проясняет ипросветляет мысли.

Не ерунда. Не чепуха. Не ошибка.

Все продумано заранее. Прочерк напротив фамилии брата в томобщем списке был сделан нарочно. Я узнала правду случайно! Фролов и«душка-чекист» задумали эту аферу, чтобы выманить у меня драгоценности.Получить бриллианты за жизнь мертвого человека!

А разве так можно сказать: за жизнь мертвого?..

И только теперь я вполне осознаю, что написано в выданноймне бумаге. Я осознаю, кто этот мертвый человек.

Мой брат…