Книга Жду ответа - Дэн Хаон

Книги были напичканы деньгами, можно было лечь спать, но вместо этого они сидели, слушая вступительный монолог к какому-то позднему ток-шоу; его лицо, лицо Дэвида, было абсолютно пустым, как плоские лица участников телепрограммы, и она наконец повторила.

— Ты уже был другими людьми, — сказала она, и он наконец отвернулся от телевизора, опасливо посмотрев на нее.

— Это сложный вопрос, — сказал он.

— Не считаешь, что было бы справедливо говорить со мной откровенно? — сказала она. — Если мы…

…вместе?

Она задумалась.

Может, лучше не говорить ничего. С ума можно сойти — сколько времени провела она в душной заплесневелой телевизионной комнате, бесчисленные часы просидела одна, в компании старых видео. «Ребекка», и «Миссис Минивер», и «Двойная расплата», и «Моя зеленая долина», и «Моя прекрасная леди», и «Милдред Пирс». Потягивала диетическую содовую, смотрела на убогий японский садик, ожидая возможности снова сесть в «мазерати», уехать в какое-то чудесное место.

Он побывал «разными людьми». Хоть в этом признался.

Поэтому, пожалуй, логично предположить, что бывали и другие девушки, другие Люси сидели на этом диване, смотрели те же старые фильмы, слушали ту же самую тишину, в которой мотель «Маяк» мрачно высится над пыльным ложем опустевшего озера.

— Я просто знать хочу, — сказала она. — Хочу знать про других. Сколько их было… в твоей жизни? Во всех твоих жизнях?

И он поднял глаза. Оторвался от экрана и взглянул на нее с изменившимся лицом.

— Других никогда не было, — сказал он. — Вот чего ты не понимаешь. Я искал, очень долго искал. Но такой, как ты, никогда не было.

Так.

Нет, она не поверила, хотя, возможно, ему самому удалось убедить себя в этом. Возможно, он искренне думает, что не имеет значения, кто она — Люси, Брук, девушка под любым другим именем. Возможно, по его представлению, внутри останется та же, кем бы ни была, как бы ни называлась.

Но это неправда.

Становится все яснее, что Люси Латтимор исчезла с лица земли. От нее уже почти ничего не осталось — несколько никому не нужных документов, свидетельство о рождении, карточка социального страхования в ящике материнского комода в старом доме, выписка из школьной зачетно-экзаменационной ведомости, сохранившаяся в устаревшем компьютере, воспоминания сестры Патрисии, общие, уже потускневшие впечатления одноклассников и учителей.

Истина в том, что она покончила с собой много месяцев назад. И теперь превратилась почти в ничто: в безымянную физическую форму, которую можно менять, и менять, и менять, пока не останутся одни молекулы.

«Звездное вещество, — сказал однажды Джордж Орсон на уроке истории. — Водород, углерод, первичные частицы, которые существуют с самого начала времен, — вот из чего вы сделаны», — сказал он им.

Будто от этого легче.

Сначала они летят в Брюссель. Семь часов двадцать пять минут в «Боинге-767», оттуда еще шесть часов сорок пять минут до Абиджана. Самый трудный отрезок уже позади, сказал Дэвид Фремден. Таможенными процедурами в Бельгии и Кот-д’Ивуаре можно пренебречь.

«Теперь действительно можно расслабиться и подумать о будущем».

Четыре миллиона триста тысяч долларов.

— Не хочу надолго задерживаться в Африке, — сказал он. — Только улажу вопрос с деньгами, и сразу отправимся куда пожелаем.

«Я никогда не был в Риме, — сказал он. — Хорошо бы провести какое-то время в Италии. Неаполь, Тоскана, Флоренция. По-моему, ты получишь новые замечательные впечатления, обогатишь свой опыт. По-моему, Италия нас вдохновит. Как Генри Джеймса, — сказал он. — Как Э. М. Форстера. Как Люси Ханичерч», — сказал он и фыркнул, словно это была легкомысленная шутка, которую она оценит.

А она не имела понятия, о чем идет речь.

В былые времена, когда он был Джорджем Орсоном, а она его ученицей, ей почти нравились его заумные высказывания, обрывки полученного в Лиге плюща образования, которые он ронял в разговорах. Люси обычно закатывала глаза, изображая отчаяние перед его претенциозностью, а он вздергивал брови с мягким упреком, словно она продемонстрировала неожиданное для него невежество. «Кто такой Спиноза?» Или: «Что такое пентотал натрия?» И у него имелся сложный, даже интересный ответ.

Но они больше не те, не Люси и Джордж Орсон, поэтому она сидела, не говоря ни слова, глядя на свой билет Нью-Йорк — Брюссель, и…

Кто такая Люси Ханичерч? Кто такой Э. М. Форстер?

Не имеет значения. Это не важно, хотя нельзя вновь не вспомнить вопрос, заданный Джорджу Орсону прошлым вечером: что стало с другими, с теми, кто был до нее?

Можно представить себе Люси Ханичерч — несомненно, блондинку, которая ходит в свитерах из секонд-хенда и старомодных очках, девчонку, которая, возможно, считает себя умнее, чем есть на самом деле. Привозил ли он ее в мотель «Маяк»? Водил гулять на руины затопленного городка? Одевал в чужую одежду, тащил в аэропорт с подложным паспортом в сумочке, вез в другой город, в другой штат, за границу?

Где сейчас эта девушка? — гадала Люси, пока люди вставали, слыша объявление о посадке на рейс до Брюсселя.

Где сейчас эта девушка? — думала Люси. Что с ней стало?

23

Вот и остров Банкс, Национальный парк Аулавик. Полярная пустыня, сухо сообщил мистер Итигаитук характерным для него доброжелательным бесцветным тоном. В полете он указывал примечательные места, будто они отправились на экскурсию: пинго — конический холм в форме вулкана, заполненный льдом, а не лавой; Сакс-Харбор — кучка домов на бесплодном грязном берегу; маленькие сообщающиеся озерца в высохших долинах и — смотрите! — стадо овцебыков.

Но теперь, когда они шагали по тундре к месту предполагаемого расположения старой исследовательской станции и ожидавшая «сессна» у них за спиной становилась все меньше и меньше, мистер Итигаитук умолк. Приблизительно каждые двадцать минут он останавливался свериться с компасом, подносил к глазам бинокль, оглядывая бескрайнее серое пространство, покрытое камнями и галькой.

Майлса снабдили резиновыми сапогами и курткой, он нервно оглядывался через плечо, семеня в зябком легком тумане по сырому гравию и лужицам.

Тем временем Лидия Барри шагала с примечательной решимостью, особенно удивительной, по мнению Майлса, при несомненно тяжелом похмелье. Но на лице ее это не отражалось, и, когда мистер Итигаитук указал на чашеобразное углубление, наполненное серо-белым мехом, — труп лисицы, который гусыня превратила в гнездо, — Лидия обозрела его с бесстрастным интересом.

— Какая гадость, — сказал Майлс, разглядывая лисью голову, плотно обтянутую кожей, с пустыми глазницами, оскаленными зубами, усеянную гусиными экскрементами. В подгнившей шерсти лежат два яйца.

— Хорошо сказано, — пробормотала Лидия.