Книга sВОбоДА - Юрий Козлов

Игорек вместо пива извлек из бара бутылку виски, щедро налил в толстобокие стаканы себе и Егорову.

— День да ночь, — угрюмо изрек Игорек, — сутки прочь. — Решительно отпил из стакана.

За долгие годы Егоров неплохо изучил своего друга и работодателя Игоря Валентиновича Ракова.

Если он хотел предъявить претензии, то сначала выдерживал Егорова в приемной. Затем, когда тот входил в кабинет, долго и молча смотрел на него, как барин на оплошавшего крепостного, или баран на новые ворота. Егоров знал правила игры и не возражал против роли почтительного «бета-самца». Надо признать, что и Игорек в роли «альфа-самца» не переигрывал, формулировал претензии кратко и четко. Егоров обычно не возражал. Игорек знал, чего от него можно требовать, а чего нельзя. Егоров тоже знал, что он сможет (даже если не очень хочет) выполнить, а от чего (при любых обстоятельствах) воздержится.

Если же Игорек собирался похвалить Егорова за хорошую работу, удачную идею, вовремя поданный правильный совет, он сам встречал его в приемной, заводил в кабинет, рассказывал какой-нибудь анекдот, вспоминал смешной случай из их общего прошлого, заразительно — он это умел — смеялся. И только потом переходил к делу.

Так они и работали.

Но сейчас Игорек не собирался ругать или хвалить Егорова.

Он снова налил себе виски и быстро выпил.

Егоров поставил свой стакан на стол.

Обычно Игорек зорко следил, чтобы собеседник пил с ним вровень, и редко когда забывал чокаться. Сейчас он был заторможенно спокоен и двигался, словно во сне. Рак-Хрустальный на столике у окна из последних сил пламенел, но солнце как проколотый дирижабль сдувалось над шпилями и крышами Садового кольца, и сумеречным, призрачным, как оказавшийся в застенке революционер, становился рак.

Примерно так же выглядел в данный момент обычно бодрый и деятельный Игорек. Егоров догадался, что друг совместил сильно действующие транквилизаторы с алкоголем. Это был плохой «смеситель». Обычно Игорек им не пользовался. Он внимательно относился к собственному здоровью.

Паника, попытался определить Егоров, страх, или угроза? Уголовное дело, блокировка счетов, кого-то из семьи взяли в заложники? Что-то случилось. Игорек был мошенником, но не был трусом.

Пауза затягивалась.

— Говори, или… — попытался вытащить друга из лекарственно-алкогольного простоя Егоров.

Он вдруг вспомнил, что медсестра с лампой-попой под сиреневым абажуром халата оставила ему номер своего телефона. Она училась на третьем курсе мединститута, и ей был нужен какой-то справочник по посттравматическим психозам. Ничто, даже пробки — августовским вечером по центру Москвы вполне можно было рассекать на машине — не мешало Егорову купить справочник в «Медицинской книге». Потом — позвонить медсестре, подхватить ее в назначенном месте, да и умчать в свою неубранную квартиру, наплевав на количество «куриных» очков.

Игорек молча смотрел на Егорова.

Если бы я всем верил, как-то пошутил он, я бы не был таким богатым.

— Товарищ, верь… — подмигнул ему Егоров.

— Тангейзер, — едва слышно проговорил Игорек, глядя на теряющего пролетарский колер рака. — Ты пойдешь слушать оперу на Пушкинскую площадь?

Был коммунистом, тоже посмотрел на голубеющего рака Егоров, стал ЛБГ. Что творят с людьми и вещами политика и… освещение. Ему некстати вспомнилось, что многие великие люди, например, Леонардо да Винчи и Гете, серьезно занимались изучением света. Наверное, подумал Егоров, есть нечто общее в загадках (причудах) света и сексуального влечения.

Ожидая пациентов, Егоров заглянул в Сеть БТ.

Из грота Венеры

Идут пионеры.

Тангейзера песня

Звучит.

А посох еще не цветет, не стучит.

Мир треснет.

Но зло дым умчит.

Егоров долго думал, как откликнуться на странную Большую Тему, копнул Интернет, но ничего существенного, кроме того, что в конце августа берлинская опера исполнит «Тангейзера» в Москве на Пушкинской площади, не обнаружил. Он ничего не написал в БТ.

— Это важно? — поинтересовался Егоров. — От этого что-то зависит?

— Архиважно, как говорил Владимир Ильич Ленин, — Игорек вдруг опустился на кожаный диван, едва успев поставить пустой стакан на книжную полку. — Я сейчас, — закрыл глаза. — Не уходи. Две минуты… — то ли заснул, то ли потерял сознание.

Егоров проверил пульс. Игорек дышал глубоко и ровно. Измерить давление? Но если инсульт, уже поздно. Хорошо, что он не в ванне, подумал Егоров, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке Игорька, ослабил галстук.

— Я сейчас… — пробормотал Игорек, подбирая ноги в кресле.

Почему он спросил про Тангейзера? Неужели… «прописался» в БТ? Или… — заглянул в ноздри друга Егоров… — нюхнул? Но ничего подозрительного в ноздрях Игорька не обнаружил.

Тангейзера песня звучит…

Егоров вспомнил сегодняшних пациентов.

Студенту он заявил, что жизнь — не грот, а компьютер — не Венера, в которую влюбился Тангейзер. Ты молодой, сказал Егоров студенту, твоему посоху цвести и плодоносить, смотри не засуши его, как травинку между клавиатурой и экраном. Начни новую жизнь с «Тангейзера», посоветовал Егоров удивленному студенту, сходи на Пушкинскую площадь, послушай берлинскую оперу. Там будет много красивых девушек. Познакомься с какой-нибудь, пригласи в гости, потрахайся от души. Боишься, не встанет? Не беда, сейчас полно средств. Женщина — это жизнь и риск. Компьютер — пустота и сон. Проснись, наполни себя… да чем угодно, только оторвись от компьютера!

И прижимистому пенсионеру Егоров посоветовал лечить жадность любовью. Не хочешь тратить деньги на операцию, сказал ему Егоров, потрать на бабу. Тебе сколько? Шестьдесят пять? Все бабы от сорока до пятидесяти пяти — твои. Сердцу девы, даже и пожившей, нет закона. Тангейзер завалил в гроте богиню Венеру, бери с него пример! В каждой бабе живет богиня, надо только ее вычислить, так сказать, разархивировать. Как только твой посох зацветет, сказал Егоров изумленному пенсионеру, сам поймешь, нужна тебе жизнь или нет, делать операцию или воздержаться. На Пушкинской площади, вдохновенно продолжил он, соберутся все неоприходованные бабы Москвы. Почитай, что пишут на женских сайтах! На представлении оперы ожидается явление Венеры! Бабы, как пчелы на цветы, слетятся на раздачу счастья! Не только бабы, вдруг заметил пенсионер. Кто еще, с подозрением покосился на него Егоров, барды, гусляры, исполнители народных песен? Ему не хотелось верить, что почтенный пенсионер принадлежит к сексуальным меньшинствам. Отец Драконий встречается на бульваре возле храма с избирателями, почтительно проинформировал Егорова пенсионер. Обязательно пойду. Все в масть! — отлегло от души у Егорова. Каждой бабе — православного коммуниста! Это же… рождение новой общности, живое творчество масс — Союз женщин и православных коммунистов. Вся власть союзу! Отец Драконий и богиня Венера. Вера, справедливость, честь, семья! — Егоров подумал, что сходит с ума. Но это, помнится, его не остановило. Чем еще лечить чужое сумасшествие как не… собственным?