Книга Последний свет Солнца - Гай Гэвриэл Кей

В конце концов, они назвали меня родианским именем, когда включили мои фразы в Соглашение. Ему легко было сделать ошибку, не зная этого.

— Ты не подписывался именем Сингал? — удивился Гарет.

— Я подписываю все, что пишу, так: Сейнион Льюэртский, священник из Сингаэля, — торжественно заявил его собеседник.

Некоторое время все молчали.

— Могу себе представить, что он не ожидал от тебя умения писать по-тракезийски, — пробормотал Элдред. — А от тебя, Гарет, умения прочитать это, между прочим.

— Принц читает по-тракезийски? Чудесно, — заметил Сейнион.

— Я всего лишь учусь, — запротестовал Гарет.

— В этом нет никакого «всего лишь», — возразил священник. — Может быть, почитаем немного вместе, пока я здесь?

— Почту за честь, — ответил Гарет. Его губы дрогнули в улыбке. — Это позволит задержать тебя у нас подольше.

Сейнион рассмеялся, и король за ним. Священник сделал вид, что замахнулся на принца.

— Мои дети — большое испытание, — сказал Элдред, качая головой. — Все четверо, но Гарет напомнил мне: у меня есть несколько новых текстов, я их хотел тебе показать.

— В самом деле? — повернулся к нему Сейнион. Элдред позволил себе довольно улыбнуться.

— В самом деле. Утром, после молитвы, пойдем и посмотрим то, что сейчас переписывают.

— И что это? — Сейнион не сумел скрыть нетерпения.

— Ничего особенного, — ответил король с притворным равнодушием. — Всего лишь медицинский трактат. Некоего Рустема из Эспераньи, о глазах.

— В котором он излагает взгляды Галинуса и описывает собственные средства лечения? О, великолепно! Мой господин, как, во имя бога, ты достал?..

— Корабль из Аль-Рассана останавливался в Дренгесте в начале лета на обратном пути от эрлингов, с Рабади. Они знают, что я покупаю рукописи. Кажется, эрлинги ими не интересуются.

— Рустем? Значит, ей триста лет. Сокровище! — воскликнул Сейнион, понизив голос среди спящих. — На тракезийском?

Элдред снова улыбнулся.

— На двух языках, друг. На тракезийском… и на его родном языке бассанидов.

— Святой Джад! Но кто умеет читать язык бассанидов? Этот язык мертв после гибели ашаритов.

— Пока никто, но, имея теперь оба текста, мы скоро научимся читать. Кое-кто над этим работает. Тракезийский текст служит ключом ко второму.

— Джад милостив. Это удивительно и замечательно, — сказал Сейнион. И сделал знак солнечного диска.

— Я знаю. Ты увидишь рукопись утром.

— Это доставит мне большую радость. Снова наступило молчание.

— Собственно говоря, это позволяет мне приоткрыть дверь, — сказал король, по-прежнему легкомысленным тоном. — Я все время ждал возможности задать тебе этот вопрос.

Священник посмотрел на него, обмен взглядами на островке света. В дальнем конце комнаты кто-то рассмеялся в ответ на улыбку фортуны, пусть мимолетную, после того как кости покатились и легли на стол.

— Мой господин, я не могу остаться, — тихо произнес Сейнион.

— Вот как. Значит, дверь закрывается, — пробормотал Элдред.

Сейнион смотрел ему в глаза при свете ламп.

— Ты знаешь, что я не могу, мой господин. Есть люди, которым я нужен. Мы о них говорили, помнишь? Едоки овса, которых никто не уважает. На краю света.

— Мы и сами живем на его краю, — ответил Элдред.

— Нет. Вы — нет. При твоем дворе — нет, мой господин. Все превозносят тебя за это.

— Но ты не поможешь мне продвинуться дальше?

— Я же здесь, — просто ответил Сейнион.

— И ты вернешься?

— Буду возвращаться так часто, как только смогу. — Еще одна легкая, грустная улыбка. — Чтобы питать собственную душу. Пусть это звучит не слишком достойно. Ты знаешь, что я думаю о твоем дворе. Ты — свет для всех нас, мой господин.

Король не сдавался.

— Ты бы дал нам больше света, Сейнион. Священник сделал глоток из чаши, потом ответил:

— Это совпадает с моими желаниями — сидеть здесь и впитывать ученость до наступления старости. Не думай, что я не испытываю соблазна. Но у меня на западе свои обязанности. Мы, сингаэли, живем там, куда льется самый дальний свет Джада. Последний свет Солнца. О нем нужно заботиться, мой господин, чтобы не дать ему погаснуть.

Король покачал головой.

— Все это… на самой грани, здесь, на северной земле. Как нам строить что-то долговечное, если в любую минуту все может рухнуть?

— Это справедливо для всех людей, мой господин. Для всего, что мы делаем, в любом краю.

— А разве здесь не самый большой риск? Если говорить правду?

Сейнион склонил голову.

— Ты знаешь, что я с тобой согласен. Я только…

— Цитируешь писание и доктрину. Да. Но если этого не делать? Если ответить честно? Что произойдет здесь, если случится неурожай в тот год, когда эрлинги решат вернуться с большим войском, а не просто совершить набег? Ты думаешь, я забыл болота? Думаешь, хоть один из нас, кто был там, ложится спать, не вспомнив об этом?

Сейнион ничего не ответил. Элдред продолжал:

— Что случится с нами, если Карломан или его сыновья в Фериересе усмирят каршитов, а так, вероятно, и будет, и решат, что им мало земли? — Он взглянул на спящего человека по другую сторону стола.

— Ты их прогонишь, — ответил Сейнион, — или твои сыновья прогонят. Я искренне верю, что здесь уже есть то, что устоит. Я… не столь уверен в своих людях, которые все еще сражаются между собой, все еще поддаются соблазну языческой ереси. — Он помолчал, снова отвел взгляд, потом посмотрел на короля. И пожал плечами. — Ты говорил о болоте. Расскажи мне о своей лихорадке, мой господин.

Элдред нетерпеливо махнул рукой, этот жест служил напоминанием — если такое напоминание было необходимо, — что он король.

— У меня есть лекари, Сейнион.

— Которые почти ничего не сделали, чтобы вылечить тебя. Осберт мне говорил…

— Осберт слишком много говорит.

— Ты хорошо знаешь, что это неправда. Я кое-что принес с собой. Отдать тебе, или ему, или тому из лекарей, которому ты доверяешь?

— Я никому из них не доверяю. — На этот раз пожал плечами король. — Отдай Осберту, если хочешь. Джад облегчит мои страдания, когда сам пожелает. Я с этим смирился.

— Означает ли это, что мы, те, кто тебя любит, тоже должны смириться? — В голосе Сейниона звучала та доля насмешки, которая заставила Элдреда пристально вглядеться в него, а потом покачать головой.

— Иногда они меня заставляют чувствовать себя ребенком, эти приступы лихорадки.