Книга Лихолетье - Евгений Васильевич Шалашов

сказывали, что тамо уже целая слобода русских мастеров появилась.

Даниил Иванович слушал стенания воеводы с легкой усмешкой. Нытье означало, что царский заказ на пушки да на пищали, заданный в счет податей, что задолжала Устюжна за три года, так и не выполнен. А выполняться заказ должен был на казенных заводах, над которыми воевода и был приставлен начальствовать. Заводы, отстроенные при Годунове, при Василии Шуйском были заброшены. Даниил Иванович, памятуя, как пришлось ему за свои деньги (ну, за государственные, но какая разница?) покупать у устюженских мастеров пушки, с год как отправил приказ воеводе Кубышкину.

– Ты, воевода, вот что скажи, – оборвал плач Кубышкина царь. – Сколько пушек да пищалей к сему часу сделано? Никита Афанасьевич, – подозвал государь Еропкина. – Не помнишь, сколько к Рождеству Митрофан пушек привез? И, сколько должен был с казенных заводов привезти?

– Как же не помню? – хмыкнул Еропкин, выровняв коня рядом с государевым мерином. – Должен был воевода к Рождеству пять пушек поставить, да десять пищалей затинных и двадцать ручных, да сотню бердышей. Поставлено же – две пищали затинных, да двадцать три бердыша. Шеин хотел к воеводе дьяка послать, под белы рученьки брать, да я отсоветовал – говорю, все равно мы с государем мимо поедем, заодно и расспросим.

– Ну так что скажешь, Митрофан Терентьич? – поинтересовался Мезецкий, вспомнив отчество воеводы.

– Так я про то и говорю, – затараторил воевода. – В литейных заводах людишек нет, железо не несут, пушки с пищалями лить некому, да и не из чего. Хорошо, бердыши кузнецы по дворам куют.

– Бедствуешь, воевода? – усмехнулся государь. – Ах ты, бедненький, – пожалел он Кубышкина. – Ну, тогда хоть поглядим, на заводы литейные. Показывай дорогу.

– А чего ее показывать? – встрял Еропкин. – Дорогу-то я сам показать могу. Бывал я тут. В Ивангород пушки из Устюжны возил, когда он еще наш был.

Даниил Иванович, помнивший, что Никита был из ивангородских дворян, лишившийся поместья из-за шведов, только сочувственно покивал. Поместье-то он Еропкину даст, да что там поместье – вотчины главный воевода достоин, но возвернут ли Ивангород? Шведы, с которыми рядили два месяца, согласны были отдать все города, кроме Ивангорода.

Казенные заводы – десяток сараев – где соединенных вместе, где стоявших наособицу, находились на самом берегу Ижины. Наверное, начни государь сам искать дорогу, не перепутал бы – местонахождение выдавали звон, грохот и лязг железа, а из дверей и щелей во все стороны выбивался дым и пар.

– Вот тут, государь, литейная мастерская, где пушки да затинные пищали льют. А там – ручницы куют. А что тут еще есть – не припомню, – сказал Еропкин, а воевода мрачно добавил:

– Тута у нас еще формы делают, для отливки.

– Ну, сюда мы тогда и пойдем, – заявил царь, спешиваясь. – Поглядим, что за формы такие!

Глядя на государя, соскочили с седел и сопровождавшие. Воевода хотел было ринуться вперед, но был остановлен царем:

– Куда навострился? – спросил царь. Криво усмехнулся: – Все едино, не успеешь ты ничего укрыть.

– Так мне укрывать-то и нечего! – вскинул бороду воевода. – У меня – все напоказ!

Один из ратников отворил небольшую дверь, прорезанную в воротах, и царь вместе со свитой вошли внутрь.

В формовочной мастерской (название красивое, а на вид – сарай сараем!), глазам государя предстали какие-то штуки, напоминавшие гробы (только глиняные), скрепленные обручами. Чуть в глубине мрачноватый мужик старательно обматывал канатом деревянную жердь. Даниил Иванович не был большим знатоком пушечного дела, но догадался, что в «гробах» сушатся глиняные формы, по которым и будут отливать пушки. А мастер занят как раз тем, что делает основу для формы.

Не узрев ничего интересного, Его Царское Величество отправилось дальше. Правда, от глаз Даниила Ивановича не укрылось некое недоумение Еропкина.

– Ты чего, Никита Афанасьевич? – поинтересовался царь.

– Да это я так, государь… Задумался малость, – отозвался главный воевода. – Вроде бы раньше таких форм тут не делали.

– Никита Афанасьич, да ты че наговариваешь-то? – возмутился Кубышкин. – Я же на Устюжне который год живу. В дьяках был, на заводах этих, а теперь вот, милостью государя, – приосанился Митрофан, – воеводой стал!

– Ладно-ладно, – успокоил государь возмущенного воеводу, и тот утих. – Пойдем в литейную.

Около литейных ям – как в аду: с одной стороны жарко, с другой сквозит. Но мужики, казалось, не замечали ни жары, ни холода. Вставляли в ямы формы, заливая их из двуручного чугунного ковша…

И чего воевода жалился на безлюдство? В литейном работало не меньше двадцати человек!

– Погоди-ка, – удивился Даниил Иванович, всматриваясь в жидкий поток. – А что они льют-то?

Расплавленный металл, выливавшийся из ковша, не был похож ни на железо, ни на чугун. Те, когда их плавят, отливают черно-красным цветом. Тут же явственно виделся рыжевато-белый металл.

– Бронза! – уверенно сказал Еропкин. – А я-то думал, для чего форма нужна? Чугунные пушки прямо в изложницы льют, – пояснил главный воевода.

– Стало быть, бронзовые пушки льют да на сторону их продают, – понял государь. Посмотрев на обмершего воеводу, спросил: – Прямо тут тебя повесить, али кату отдать, чтобы о подельниках рассказал? Это с каких пор в здешних болотах медь да олово взялись? Ты, сволочь, для кого пушки льешь? Для ляхов али для свеев?

Кубышкин, услышав такое обвинение, закатил глаза и упал без чувств. Даниил Иванович хмуро посмотрел на воеводу – живой, кивнул Еропкину:

– Займись…

– А мужиков? – спросил Никита Афанасьевич, подзывая ратников.

– Всех забирай да гони на воеводский двор, – приказал царь. – Сыск чинить будем.

Пока ратники выгоняли мастеров на улицу, отливали водой воеводу, государь прошелся по литейной мастерской. Увидев у стены ящики, прикрытые рогожей, не погнушался – лично откинул ее в сторону. Как он и думал, пять новеньких бронзовых стволов лежали на древесной стружке. Считая с теми, что были залиты на его глазах, получалось целых восемь орудий!

«Восемь пушек! – заклекотало все внутри у государя. – Это ж не чугун, что рвется после двадцатого выстрела, а бронза!».

Ратники увели мастеров и Кубышкина. Главный воевода, оставшийся единственным телохранителем государя, тревожно оглядывался.

– Да никто на нас не нападет, – усмехнулся царь, уже отошедший от гнева. – Распорядись, чтобы пушки забрали да сразу в Вологду везли.

– Непременно, – кивнул Никита Афанасьич.

– Еще… – призадумался государь. – Из ратных кого-нибудь воеводой поставь.

– Кого и ставить-то… – призадумался теперь и главный воевода. – Разве что Семена Глебова. Десятник, из дворян. Вроде мужик толковый.

– Людей ему оставишь с полсотни. Я глянул – в Устюжне и службу караульную не несут, а случись что, кто город оборонять будет?

– Не много – полсотни? – забеспокоился Еропкин. – С чем к свеям-то придем?

– Так ить не воевать едем, – пожал государь плечами. – От разбойников отбиться хватит, а случись чего – не упасемся.

Когда государь и главный воевода возвращались в терем, откуда-то из закоулка вышел старец Авраамий. Подождав, пока верховые приблизятся, пошел рядом. Всадники слегка придержали коней, приноравливаясь к шагу инока.

– Куда народ-то