Книга Сторожевой корабль - Джеймс Л. Нельсон

находился Король Джеймс, его бесчувственное тело лежало на стоге сена, единственном удобном месте в холодной, сырой каменной комнате Уильямсбургской тюрьмы. Он был скован по рукам и ногам, хотя был заперт в камере и был не в состоянии двигаться. Он даже не был похож на живого.

Они действительно его здорово избили. Уилкенсон вздрогнул при виде рубцов, опухших век, запекшейся крови на подбородке и пятнах на рубашке.

Присяжные воспользовались случаем, чтобы выразить свое недовольство высокомерием Короля Джеймса и на деле выразить свое мнение о свободном чернокожем человеке. Конечно, это приказал им сделать Витсен, а Витсен делал то, что велел ему Джордж Уилкенсон, хотя помощники пошли немного дальше того, что имел в виду Джордж.

Но это сработает, если предположить, что они его не убили. Уилкенсон еще не долго смотрел, на него, пока не убедился, что чернокожий дышит, а затем отвернулся.

Был полдень. Джеймс провел в камере полдня. Единственный свет в этом унылом месте исходил из маленького окошка высоко над головой. На нем были решетки, хотя даже ребенок не мог протиснуться через это пространство. Каменная стена с единственной железной дверью отделяла три камеры от другой половины здания, где обитал тюремщик.  Уилкенсон в последний раз взглянул на Джеймса, затем шагнул в проем двери и захлопнул ее.

Тюремщика не было на месте.  Уилкенсон отослал его. Он хотел, чтобы тюрьма принадлежала только ему на все послеобеденное время. Он сел на потрепанный стул рядом с единственным столом в комнате тюремщика. С отвращением окинул взглядом крошки, засохшую пищу и прочий мусор, потом встал и принялся ходить взад-вперед.

Ему было интересно, что вызвало задержку. Интересно, была ли какая-нибудь проблема. Эта мысль заставила его желудок сжаться от беспокойства. Он подошел к окну и выглянул из-за тяжелой парусиновой занавески.

Через широкую лужайку вокруг тюрьмы он увидел приближающихся людей шерифа, а между ними, наполовину бегущую, чтобы успевать за ними, Люси. Казалось, не было никаких проблем. Во всяком случае, не для него.

Это, конечно, было не совсем необходимо то, что он собирался сделать. Одного только письма Уильяма Тинлинга было достаточно, чтобы унизить и подвергнуть Элизабет остракизму и, возможно, даже обвинить ее в каком-то преступлении. Но он должен был быть уверен. Его и раньше обманывали. Он не допустит, чтобы это случилось снова. Он хотел подтверждения, а никто ничего не знал о Элизабет Тинлинг больше, чем Люси.

Дверь открылась, и люди шерифа едва не втолкнули юную рабыню в комнату. Она оправилась от того, что чуть не споткнулась и посмотрела вверх. Она увидела Уилкенсона, стоящего в дальнем конце комнаты, и ее глаза сузились.

— Добрый день, Люси.

Она молчала долгую секунду, глядя на него с презрением, но она была рабыней и знала, что лучше не выражать свои эмоции. — Добрый день, мистер Уилкенсон.

— Люси, я хочу, чтобы ты кое на что взглянула. — Джордж Уилкенсон выпрямился и прошел через комнату к двери, ведущей в камеру, распахнул ее и жестом пригласил ее войти.

Она помедлила, огляделась, а затем осторожно шагнула в дверь. Уилкенсон последовал за ней.

Она на мгновение остановилась и огляделась в тусклом свете, а затем ахнула и бросилась на решетку камеры Джеймса.

— Вы убили его, о, Господи, помоги мне, вы убили его! — закричала она, протягивая руку через решетку к лежавшему без сознания мужчине в десяти футах от нее.

Уилкенсон подошел к ней сзади. — Нет, он не мертв. Еще пока нет. — Он положил руку ей на плечо и наполовину повернул ее к себе. Слезы текли по ее лицу. Она избегала его взгляда, но он взял ее за подбородок и наклонил ее лицо к своему, и их взгляды встретились.

— Люди шерифа поймали его прошлой ночью, когда он крался по городу. И у него был пистолет. Ты понимаешь, что это значит, Люси? Ты понимаешь, что его за это могут повесить?

Он посмотрел в ее темные глаза, мокрые от слез. Она слегка кивнула головой, подтверждая, что понимает.

— Хорошо. Давай выйдем сюда. — Он провел ее обратно в комнату тюремщика. — Я хочу поговорить с тобой.

Он усадил ее за столик и встал напротив нее, глядя на нее сверху вниз и терпеливо ожидая, пока она достанет из рукава носовой платок и вытрет глаза.

— Мне кажется, Люси, что ты очень любишь Джеймса.

Люси кивнула, и у нее снова потекли слезы, и между прерывающимися рыданиями она сказала: — Мы собираемся пожениться.

— Это мило, Люси. Это замечательно. Но смотри сюда. До меня дошло, что в отношениях между твоей хозяйкой Элизабет Тинлинг и ее покойным мужем было что-то не… не совсем нормальное. Ты знаешь, что Джозеф был моим близким другом, и мне не терпится узнать, что именно между ними происходило.

Люси посмотрела на него, и за ее страхом и печалью мелькнула вспышка неповиновения. — О чем вы меня просите, простую негритянку, как я? Мне бесполезно вам что-то рассказывать.

— О, ты не скажешь мне ничего нового, чего я не знаю. Я знаю все, что происходило, из безупречных источников. Но я хотел бы, чтобы ты это подтвердила. Я ведь хочу услышать все это от кого-нибудь еще, и я не думаю, что в доме Тинлингов произошло что-то, о чем ты не знаешь.

Люси закусила нижнюю губу и оглядела комнату. Люди шерифа стояли по обеим сторонам двери, скрестив руки на груди, наблюдая за ними без всякого выражения. Она чувствовала себя загнанным в угол животным, маленьким и напуганным.

Уилкенсон положил руки на стол и наклонился к ней так, что их лица оказались в нескольких дюймах друг от друга. Люси отпрянула и наполовину отвернулась, но ее глаза не отрывались от него. — У тебя есть выбор, Люси, — сказал Уилкенсон мягким и спокойным голосом. — Я могу освободить Короля Джеймса или повесить его.  И я могу это сделать. Ты же знаешь, что я все могу, не так ли, Люси?

Она кивнула, не сводя с него глаз, как птица, гипнотизированная змеей. Слезы рекой лились у нее из глаз, и тусклый свет, исходивший из-за занавески, отражался от ее мокрой кожи. Она подавила рыдание, села прямее и собрала силы, чтобы заговорить.

— Если вы знаете, что произошло, то вы должны знать, что она не имеет к этому никакого отношения.  Миссис Элизабет. Она даже ничего не знала. Это сделала не она, а старуха, та,