Книга Сокрушенная империя - Эшли Джейд

что Лиам умер до того, как успел ею стать. Так же как и я сейчас, он был гусеницей, заточенной в кокон. Именно это я и набила.

Фиолетово-зеленую гусеницу в коконе.

В надежде, что однажды я смогу освободиться и стать бабочкой.

Я даже не понимаю, что плачу, пока Оукли не заключает меня в свои объятия.

Он не говорит, что все в порядке, не закидывает меня ничего не значащими словами, не утверждает, будто Лиам сейчас в лучшем месте.

– Мы никогда не превратимся в бабочек, – выдавливаю я, пока он укачивает меня в своих руках.

– Гусеницы тоже классные, – шепчет он мне в волосы. – Можно висеть вниз головой, и твое тело состоит из тысячи мышц, никаких костей. Это круто.

Я не могу не уставиться на него. Откуда он вообще это знает?

– Когда мне скучно, я читаю «Википедию», – объясняет он, прежде чем я успеваю спросить.

У меня вырывается смешок.

– Не знаю, как у тебя это получается.

Его лицо становится серьезным.

– Получается что?

Я обвиваю руками его шею, прижимаясь ближе.

– Заставлять меня почувствовать себя лучше, когда ни у кого больше это не получается.

Оукли поглаживает меня по спине.

– Могу сказать то же самое о тебе, малышка.

Тогда я вспоминаю.

– Покажи свои руки.

Усевшись поудобнее на его коленях, я опускаю взгляд.

О нет.

Это плохо. Очень плохо.

На восьми его пальцах набиты огромные буквы, складывающиеся во фразу «Обратно в…», а на мизинце нарисовано нечто напоминающее растение в горшке.

Я прикладываю ладонь ко лбу и издаю стон.

– Оукли, это бред какой-то.

– Неправда, – спорит он, показывая на свои пальцы. – Обратно в… – он поднимает мизинец и поигрывает бровями, – туман.

Несколько секунд я думаю о том, чтобы сделать ему приятно и сказать, что это потрясающе… но это была бы бессовестная ложь.

– Это тупо. – Я встаю с его колен. – Давай вернем того парня, чтобы он сделал что-то с этим.

– Она идеальна, – настаивает он. – Я набил то, что люблю больше всего на свете.

Я тяжело вздыхаю. Ну, естественно.

– Траву.

Его лицо меняется, и он смотрит мне в глаза.

– То, что она больше не со мной, не значит, что я перестал любить ее.

Глава сороковая

Бьянка

Прошлое…

Мы лежим на кровати, больше напоминая ком из переплетенных потных конечностей и мятых простыней. Кондиционер начинает гудеть сильнее, изо всех сил стараясь справиться с жарой, накрывшей город под конец лета, пока мы пытаемся отдышаться.

Телефон Оукли звонит уже в десятый раз за последние полчаса, но он игнорирует его.

Прижавшись сильнее, я вожу ногтями по его груди.

– Твой любимый цвет – оранжевый.

Он весело смотрит на меня.

– Это проблема?

– Нет, – отвечаю я. – Просто интересно почему.

Большинство парней любят синий, красный или черный… но Оукли, как обычно, исключение.

Он на секунду задумывается об этом, поднося к губам косяк и затягиваясь.

– Он идеально яркий.

Я не могу сдержать улыбку, потому что мне нравится, как работает его мозг.

– Я никогда не встречала такого, как ты, Оукли Зэленка.

Что-то подсказывает мне, что ничего не изменится, даже если я объеду весь мир.

Он дарит мне едва заметную усмешку, опуская на меня взгляд своих прекрасных глаз.

– Это хорошо или плохо?

Я улыбаюсь шире.

– Очень хорошо.

Затушив косяк, Оукли перекатывается, оказываясь сверху и поймав меня в ловушку из своих рук.

– Что насчет тебя?

– Что насчет меня?

Опустив голову, он утыкается носом в основание моей шеи.

– Почему твой любимый цвет фиолетовый?

– Потому что розовый слишком яркий.

Я бы хотела дать ему глубокий и вдумчивый ответ, но это все, что у меня есть.

Он смеется мне в шею, а после касается нежной кожи губами… оставив свой след. Соски напрягаются, и я инстинктивно раздвигаю ноги, втягивая воздух, когда его возбужденный член касается меня там.

Так близко, но так далеко.

Мои прикрытые веки дрожат, и я постанываю, когда он цепляет мою кожу зубами, опускаясь ниже. Мне нравится, что он оставляет на мне свои отметки… как напоминание обо всех бесстыдных вещах, которые мы вытворяли, напоминание о том, что он вызывает привыкание.

– Мне нравится розовый. – Устроившись у меня между ног, он касается моей киски и целует ее. – Особенно этот розовый. – Не отрывая от меня взгляда, он облизывает клитор. – Такая красивая.

О черт. Я настолько возбуждена, что малейшее прикосновение способно отправить меня в сладкую страну оргазма.

– Оукл…

Меня обрывает очередной звонок его телефона.

– Кто тебе постоянно звонит?

Он раздраженно тянется к телефону на тумбочке.

– Не знаю. – Оук мрачнеет, глядя на дисплей. – Черт.

– Что такое?

Он садится.

– Это Хейли. – И прежде чем я успеваю сказать хоть слово, он нажимает на зеленую кнопку и подносит телефон к уху. – Привет.

Не стоит и говорить, что я зла. Не знала, что они все еще общаются.

Гнев струится по моему телу, пока он продолжает разговор.

– Я сейчас занят, но подъеду позже. – Он хмурится. – Я знаю, но все будет в порядке. Я не позволю ему тронуть тебя.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не вырвать у него из рук телефон и не разбить его. К тому моменту, как Оукли кладет трубку, я уже начинаю кипеть.

– Ты все еще общаешься с Хейли?

– Нет, но у нее проблемы. – Он тяжело вздыхает. – Она поругалась со своим парнем, и он угрожает выбить из нее все дерьмо.

Ну, конечно. А я принцесса Датская.

Прикрывшись простыней, я зло смотрю на него.

– И ты ей веришь? Если ты забыл, это Хейли рассказывала тебе весь тот бред обо мне.

И я не сомневаюсь, что Хейли готова сказать и сделать что угодно, лишь бы снова посадить Оукли на поводок.

Боже. Я совсем не удивлена. Все знают, что Оукли не может бросить даму в беде.

Он потирает шею.

– Я знаю. И меня это чертовски злит, но, если я не помогу ей и случится что-то плохое… – Он пожимает плечами. – Она поступила неправильно и оказалась не той, кем я думал, но я не позволю какому-то уроду поднять руку на девушку.

Я раздраженно потираю виски.

Мне нравится, что у него большое и чистое сердце и он всегда готов прийти на помощь… даже если люди этого не заслуживают. Но я ненавижу ее.

– Я понимаю, но это не значит, что ты должен бежать спасать эту принцессу. Скажи ей позвонить в полицию.

– Полиция не станет ничего предпринимать, пока он ничего с ней не сделал.

У меня на языке вертится сказать