Книга Проклятая квартира - Светлана Игоревна Бестужева-Лада
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Было у меня смутное подозрение, что в какую-то из минувших ночей я слышала странные звуки и шорохи из комнаты соседки. И еще мне мерещилось, что кто-то той ночью приходил в квартиру, а потом неслышно вышел из нее. Мою разыгравшуюся фантазию, однако, охладило твердое заявление следователя, что Елена Николаевна безусловно собственноручно свела счеты с жизнью — следов насилия не было ни малейших. По-видимому, произошло это в очередном припадке безумия, а поводом могло послужить что угодно — хоть отъезд мнимого сына в командировку.
Узнав по возвращении новость, Ирина не побледнела — посерела. Заглохшая было ненависть к «нехорошей квартире» вспыхнула в ней с новой силой. Никита кое-как успокоил ее, твердо обещав: как только он получает квартиру, они немедленно переезжают туда, а потом меняют ее комнату и его квартиру на что-то приличное.
Похоже, не только Ирина считала квартиру «нехорошей». Шло время, а желающих поселиться в комнате, где произошло убийство, или в комнате, где жиличка повесилась, не находилось. Комната Френкелей стояла пустой из-за провалившегося пола. Пустую комнату Сергеевых, а заодно и кухню с чуланом залило при очередной аварии системы отопления. Похоже, сам дом не желал новых жильцов, избавившись от старых.
Глава седьмая
Подруги и друзья
Конечно, с появлением у нас в квартире Никиты жить стало если не лучше, то уж, по крайней мере, веселее. Все-таки жилище наше теперь чуть меньше походило на склеп или на филиал психбольницы. Но ведь сказано же где-то: погибнет человек от разума своего. Или, точнее: «Умножая мудрость свою, умножает человек печаль в сердце своем».
Ко всему прочему, с легкой руки того же Никиты, я пристрастилась к детективам. Он же сам мне их и приносил: прочтет — и отдает. А читал он в основном именно детективы, причем в невероятных количествах. Где только доставал? И в какой-то момент у меня, наверное, количество перешло в качество: я вдруг поняла, что все рассказы Никиты о его собственной жизни — это капелька факта, щедро разбавленная талантливо сваренным компотом из нескольких историй, написанных и опубликованных разными людьми и в разное время.
А собственная жизнь Никиты получалась — в его изложении! — чрезвычайно яркой, интересной и насыщенной невероятным количеством приключений. Со стрельбой, драками, гонками на машинах и роковыми красавицами, желавшими во что бы то ни стало заманить его в свои сети. Брачные, разумеется. Но, насколько я могла судить, удалось это пока только двум: его первой жене, которая, судя по рассказам, красотой отнюдь не ослепляла, и Ирине — женщине, безусловно, интересной, но даже в моих пристрастных глазах подруги детства — не красавицы.
Но о личной жизни Никиты чуть позже, тем более что я потом невольно оказалась в самом центре ее событий. А детективы произвели на меня еще и вот какое воздействие: я стала подмечать загадочное и странное едва ли не во всем. В том числе и в поступках моих соседей. А в первую очередь задумалась над одним совпадением: через какое-то время после самоубийства Елены Николаевны было объявлено о погашении всех облигаций внутреннего займа чуть ли не до прошлого года включительно. И получилось так, что за кипу казавшихся бросовыми бумажек Никита получил в общей сложности около трех тысяч рублей. Что в ценах 1990 года было значительной суммой.
О чем сам же Никита с милой непосредственностью всем и доложил. Лидия Эдуардовна чужие деньги считать не любила, поэтому отнеслась к сообщению равнодушно. Ирка обрадовалась — денег вечно не хватало. А я задумалась.
Показалось мне или действительно так было, что в ночь, когда произошла трагедия, Елена Николаевна была в своей комнате не одна? Кто-то, похоже, приходил к ней, причем знакомый. Чужих она боялась панически. А с этим «кем-то» чуть слышно шепталась, вроде бы передвигала какие-то вещи, но провожать не вышла. Конечно, мне все могло и почудиться: стена между нашими комнатами была хоть и треснувшая, но все-таки капитальная. Хотя… слух у меня за годы вынужденного сидения взаперти стал, как у кошки. Или как у тюремного заключенного: слышу все шорохи, а уж в бессонницу — тем более.
Масла в огонь нечаянно подлила Лидия Эдуардовна, которая как-то сказала мне, когда мы вместе пили чай:
— Не пойму я Никиту Сергеевича. Солидный человек, дает понять, что работает в секретном учреждении. А по мелочам — врет. Я тут увидела у него портсигар — не из дорогих, но и не безвкусица: карельской березы с инкрустацией. И уголок один со щербинкой.
— Купил у кого-нибудь? — предположила я, опасаясь снова заняться «сбором улик».
— Да нет. Это портсигар мужа Лены Шацкой, единственная его вещь, которая у нее сохранилась. Она же после ареста отреклась от него, все продала или выбросила. А портсигар сохранился. Потом, когда она уже совсем не в себе была, она с этой деревяшкой разговаривала, как с живым существом, Витей называла. То есть именем мужа…
— Наверное, она его Никите подарила.
— То-то и оно, что он мне сказал: «Фамильная вещица, еще моему деду принадлежала». Врет. А зачем?
Действительно — зачем? Тем более что я своими ушами слышала, что ни дед, ни отец Никиты не пили и не курили, а он вот — неизвестно в кого пошел. Зачем некурящему портсигар? И почему не признаться, что никакая это не фамильная вещица, а очередной подарок покойной Елены Николаевны?
Кстати, в ее комнате Никита устроил себе что-то вроде кабинета, где проводил «деловые встречи» и иногда работал. Ирка по-прежнему трудилась в издательстве и приходила домой только к вечеру. А на «деловых встречах» очень мало говорили о делах в моем понимании. Все больше «сделать», «толкнуть», «наварить», «дать на лапу». О трещине в стене между комнатами никто, кроме меня, не знал, поэтому разговоры велись в полный голос.
Впрочем, я не совсем справедлива к Никите. Благодаря ему у меня появились две вещи, очень украсившие жизнь: телефонный аппарат в комнате и импортная инвалидная коляска — очень легкая, с почти бесшумным ходом, и умеющая чуть ли не подниматься по лестнице. Этого я пока не пробовала — страшно было.
Продуктами меня теперь снабжал Никита и делал это,
