Книга Дон Хуан - Гонсало Торренте Бальестер

чем вы мечтаете». Ежели словам этим научил ее Командор, в чем я ни минуты не сомневался, ибо безграмотной девице в жизни самой не додуматься до столь театрального зачина, то я возвращал мяч, но теперь уж с камнем внутри, иначе говоря, я отразил удар оружием противника, но сперва как следует наточил его.

Часы на Хиральде[25] пробили восемь раз. Я поднялся в свою комнату, сменил платье на более легкое и нарядное, а потом, спрятав письмо в карман, направился к церкви, где Эльвира имела обыкновение слушать утреннюю мессу. Лепорелло плелся сзади. До места мы добрались загодя, так что у нас осталось время побродить и посмотреть, кто входил в храм и кто оттуда выходил. Там было сколько угодно красивых девушек, которые поглядывали на нас в ожидании комплиментов, но при них неотлучно находились хранители их чести, готовые испепелить нас взглядами. Нищим, толпившимся у церковных врат, я подал милостыню золотом и поспешил покинуть это место, спасаясь от докучливых благодарений.

Эльвира явилась ровно в девять, с двумя дуэньями по бокам и двумя слугами за спиной. Я заметил их издали, и у меня хватило времени встать в дверях и там дожидаться – одна из нищенок охотно уступила мне свое место и даже подмигнула, разгадав мой коварный замысел: «Коли надобно тайком передать записочку, положитесь на меня». Как только Эльвира приблизилась, я метнул на нее дерзкий взгляд. Она споткнулась, я послал ей улыбку. Она подняла вуаль и открыла лицо, я взглядом поблагодарил ее. Заметив, как она затрепетала, я показал ей свою руку с зажатым в ней посланием. Эльвира на миг замешкалась и вздохнула. Я жестом пояснил, что она вольна принять письмо иль отвергнуть. Проходя мимо, она уронила молитвенник; один из слуг кинулся за ним, но я успел наступить на книгу. Слуга свирепо выпятил грудь. Я тоже принял воинственную позу. Мы обменялись грозными взглядами, но, видно, он все же одумался и сделал шаг назад, я смог нагнуться и поднять книгу. Эльвира громко промолвила: «Отец убьет вас». Я ответил: «В этом нет нужды, дочь уже сразила меня наповал». Она спрятала письмо в перчатку и торопливо вошла в церковь.

Нищенка снова подмигнула мне:

– Попали без промаха, кабальеро. Накинули уздечку…

Эльвира села в один из первых рядов. Я наблюдал за ней, укрывшись за колонной: она уткнулась в молитвенник и не поднимала головы, но я разглядел, как дрожали ее губы. Лепорелло стоял рядом со мной и самозабвенно следил за полетом мухи, ему не было дела до моих забот.

– Когда она станет уходить, я поспешу за ней, а ты проверь, не выкинула ли она письмо.

Мессу служил толстый священник. Потом на амвон поднялся второй падре, еще толще первого, и принялся осыпать проклятиями весь белый свет, уступчивую людскую плоть и самого дьявола. Зычный голос грохотал над головами прихожан и заполнял собой весь храм. Верующие не отрывали от него глаз. Все, кроме Эльвиры – наставления падре ее словно и не касались. Хотя, вполне возможно, девушку смущали картины, нарисованные священником, ведь он говорил без обиняков, называл вещи своими именами и, ведя речь о грехах, демонстрировал полное знание дела и большой опыт. Так что дьяволу не было нужды вмешиваться. Видно, слова падре невольно способствовали исполнению моих целей, разжигая воображение Эльвиры.

Проповедь длилась долго, Эльвира сидела неподвижно и, кажется, ничего вокруг не замечала, так что, если бы не дуэнья, не подошла бы и под благословение. Когда же она собралась покинуть храм, я двинулся вперед, чтобы увидать, как она выходит, и чтобы снова предстать перед ней. Четыре пары пылающих гневом глаз охотно уничтожили бы меня, но в глазах Эльвиры я заметил ожидание. Своим же взглядом я желал внушить ей лишь одно: «Ты будешь моей».

Было еще рано. Синее небо Севильи пересекала стая голубей. Яркое солнце и белизна стен делали тени более темными, почти черными. До меня донесся аромат жасмина, но рядом со мной расположились нищие, распространяя свой неистребимый запах. Тут из храма вышел Лепорелло и, одной рукой зажав нос, другой протянул мне что-то. На ладони моей оказалась кучка бумажных обрывков. Я взглянул на них и швырнул по ветру.

– Следуй за мной.

– Домой?

– Да. У нас есть дело.

Я заперся в мрачной зале с покрытым сверкающей плиткой полом, снял куртку, расстегнул ворот рубашки и закатал рукава. Становилось чертовски жарко, и мозг работал вяло, словно желая отдохнуть, выключиться и отдать тело во власть одних лишь ощущений. Я велел принести чего-нибудь холодного, и была подана ледяная вода с анисовкой, которая помогла мне взбодриться. В голове начало проясняться, но тело давила усталость. Я прилег на диван, чтобы рассудок поработал покойно, и тотчас заснул. А когда проснулся, уже миновал полдень. Вокруг на цыпочках кружил Лепорелло. Услыхав, что я шевельнулся, он подскочил ко мне:

– Вот, принесли пакет.

Я разорвал обертку. Внутри лежали ключ и какие-то бумаги. Донья Соль прислала мне план дома, на нем был обозначен путь к спальне Эльвиры, имелась и приписка:

Эльвира поведала мне, что в церкви увидала мужчину, краше которого нет на свете. Это был ты? Благодарю! Я сказала, что тот мужчина, надо полагать, предназначен ей судьбой, и глаза ее вспыхнули надеждой. Не обмани меня! Полагаю, все легко уладится и можно будет отыскать сговорчивого священника, который вас обвенчает. Как бы мне хотелось при том присутствовать! Ты позволишь? Клянусь: увидав тебя счастливым, я обрету силы для своей жертвы. Напиши ей, Хуан, нынче же напиши, пусть твой слуга в час молитвы доставит письмо прямо к моему окну, я сама положу его Эльвире на подушку. Объясни ей, что в церкви был ты.

Ах, простодушная донья Соль!

Теперь я знаю, что все женщины спят и видят, как бы поспособствовать чужой любви, обожают устраивать тайные свидания и помогать двум любящим еще сильней любить друг друга; но тогда-то мне почудилось, что супруга дона Гонсало проявляла чрезмерное великодушие и что она очень уж поспешно двигалась вперед по дороге, ведущей к святости. Я поклялся в душе не разочаровывать ее, а так как письмо подстегнуло мое воображение, я тотчас набросал несколько строк для Эльвиры:

Как это письмо добралось до тебя, так я доберусь в одну из ближайших ночей до губ твоих. Я дам тебе свободу. Дон Хуан.

Я вручил письмо Лепорелло, сопроводив нужными указаниями.

– Это для той, вчерашней, хозяин?

– Стоит ли о ней вспоминать? Нет, для другой, но