Книга М. В. Ломоносов и основание Московского университета - Михаил Тимофеевич Белявский

сем сочинении выражения, коими (1) явно восстает противу всего христианства, богопроповедничества и богослужения, (2) опровергает священное писание, и в нем богознамения и чудеса, тако же рай и ад и диаволов, соравняя их хитроковарным образом с натуральными или небылыми вещьми, а Моисея, Сампсона и Давида с языческими богами (3) во утверждение того атеистического мнения, приводит безбожного Епикурова последователя Лукреция, да всескверного Петрония (4) Положения (тезисы. — М. Б.) под нумерами I, II, III, V, X и XI совсем натуральной и откровенной богословии противны, из коих последнее, уничтожая священное писание и писателей оного, для одного только виду упоминает. Прежде же нежели читано в аудитории сие сочинение под литерою А (первое издание. — М. Б.), многие из ученых мужей тотчас предосудили оное: почему творец принужден был вторично перепечатать, как явствует второе издание на российском и латинском языках под литерами Б и В, из которого выброшенные места, для скорейшего усмотрения означены в первонапечатанном выходе киноварью. Что же касается до самих диспутов, то оные публично происходили 25-го августа: и когда чтением начата была от него сочинителя речь, то как российские, так и иностранные ученейшие господа профессуры сильно опровергали безбожные его мнения, так что совсем безгласным его учинили невежею. Сверх протчих профессоров, читал тогда же на латинском языке истории профессор Г. Рейхель весьма благоразумную и благочестивую речь, с коей при сем, в доказательство толь явного богоборства, копия под литерою Г прилагается. А дабы и впредь таковые, или хулительнейшие (чего боже сохрани) в толь знатном благочестивейшими Государями нашими учрежденном месте, сочинений к крайнему разврату и соблазну издаваемые не были, о том, как и о истреблении сего безбожного сочинения, купно же и о Пастырском сочинителя запрещении богомольчески прошу»[542].

Синод, рассмотрев донос Амвросия и присланную им речь Рейхеля, представил свое решение в Сенат. В этом решении подчеркивалось, что диссертация Аничкова «соблазнительна и вредна и для христианского закона предосудительна». В подкрепление этого мнения синод ссылался на речь Рейхеля, «в коей он доказывает, что оное Аничкова сочинение имеет свое основание на мнении авторов, как и от самих язычников почитались безбожниками и что за такое сочинение он Аничков ничего кроме худого мнению не заслуживает»[543]. Синод требовал, «чтобы благоволено было Московскому имп. Университету подтвердить дабы таковых веры касающихся неосторожных сочинений, кольми же (особенно же. — М. Б.) паче до напечатания их допускаемо не было. А не меньше притом было наблюдаемо дабы и в преподаваемых лекциях — ничего бы такового применивано не было, чем закон каким-либо соблазнительным образом мог бы тронут быть»[544]. Синод настаивал, чтобы аналогичные предписания были даны и другим типографиям. Что же касается наказания Аничкова, то синод оставлял определение меры наказания за Сенатом.

В результате доносов Амвросия, Рейхеля и Алексеева диссертация Аничкова (1-е издание), как сообщает в своем словаре Евгений, «была отобрана и по распоряжению начальства публично сожжена палачом на Лобном месте в Москве»[545]. Это единственный в истории России акт публичного сожжения книги. В борьбе с материалистической передовой наукой мракобесы возрождали приемы средневековых расправ, устроив ауто-да-фе над диссертацией Аничкова. Результатом этого выступления реакционеров было и то, что талантливый ученый получил звание профессора только в 1777 году.

Синод рассчитывал на большее и почти 20 лет считал дело о диссертации в числе «нерешенных», прекратив его лишь за несколько месяцев до смерти Аничкова[546]. Поскольку документы по делу о диссертации находятся в архиве в фонде «Сношения русских государей с правительственными местами», есть все основания полагать, что синод представил их Екатерине II. Ожидавшиеся синодом репрессии в отношении Аничкова не последовали, очевидно, лишь потому, что Екатерина изображала себя в это время покровительницей науки и просвещения и кокетничала с французскими просветителями Вольтером, Дидро и другими. Если бы история с диссертацией Аничкова произошла на два десятка лет позднее, то он не миновал бы судьбы Радищева.

Но если сам Аничков избежал тюрьмы и Сибири, то судьба его диссертации была не менее тяжела, чем судьба «Путешествия из Петербурга в Москву». Она была уничтожена, при жизни автора ни разу не переиздавалась и не была включена в четырехтомное собрание речей профессоров Московского университета, вышедшее в 20-х гг. XIX века. В XIX и XX веках в печати появилось о ней всего несколько страничек, да и те извращали как содержание диссертации, так и обстоятельства, связанные с ее защитой. В результате этого диссертация Аничкова, как и другие его работы, являющиеся важными страницами в истории русской материалистической философии XVIII века, оказалась забытой и совершенно неизвестной не только широким кругам читателей, но и специалистам.

Аничков рассматривал религию и ее происхождение с материалистических позиций. Он решительно отвергал утверждение, что религия является результатом божественного откровения и показал ее несовместимость с наукой. Выступая против религии, Аничков противопоставлял ей принцип научного, опытного познания вселенной и явлений природы и требовал изгнания из науки всех представлений, которые основаны на вере в возможность вмешательства сверхъестественных сил. Он показывал, как развитие науки разрушает антинаучные, религиозные представления о природе и ее явлениях. Решительно отбрасывая библейские сказки и игнорируя писания отцов церкви и средневековых схоластов, Аничков широко использовал материалистов античности (Лукреция, Петрония) и работы Ломоносова и Поповского. Именно естественно-научный материализм Ломоносова был той базой, на которой Аничков основывал атеистическое решение вопроса о происхождении религии. В ряде мест своей диссертации он прямо ссылается на работы Ломоносова и Поповского: «Письмо о пользе стекла», «О явлении Венеры на солнце», «О явлениях воздушных», «Опыт о человеке», использует их примеры, художественные приемы и т. д.[547]

Аничков видел причину возникновения религии в страхе первобытного человека, в его удивлении и беспомощности перед непонятными ему силами природы. Не останавливаясь на этом, Аничков указывал, что в современных ему условиях религия держится на суеверии одних и сознательной лжи других, всячески поддерживающих эти суеверия из материальных соображений.

Хотя Аничков делал вид, что он ограничивается рассмотрением происхождения языческой религии и, критикуя современную ему религию, не имеет в виду христианства и особенно православия, в действительности он выступал против всякой религии. Он писал о «восхищенном страхом воображении» человека, который «дичится, ужасается и трепещет и думает, что во всяком встречающемся с его чувствами предмете присутствует некоторое невидимое существо, вооружающее всю тварь и всякую вещь против него»[548]. Ясно, что это общее положение Аничкова, к тому же подкрепленное им специально подобранными примерами, вполне относилось и к христианской религии с ее верой в