Книга Охота на Лис - Марк Адамов

вспоминал о тех, чьи лишения казались ему куда серьёзнее. Когда прошлой осенью крыша протекла прямо над её кроватью, он напомнил ей о бедолагах, чьи дома сгорели в последнем пожаре. Отчасти, он бывал прав. Но как смерти десятков Лис в павшем Приюте делали её горе менее значительным?

— Это ведь не состязание, — промолвила девушка себе под нос.

Басс выпил ещё немного супа и провалился в сон. Нималия вытащила наполовину опустевшую чашу из его обмякших рук и поставила на пол. Она ещё немного посидела подле брата. Басс хрипел при каждом вдохе, то и дело постанывая. Его пальцы стиснули шерстяное покрывало, а зубы заскрипели.

Ним с трудом осознавала, что этот измученный холодной тюрьмой и лихорадкой человек был её братом. Весёлым Бассом, с юношеской прытью готовым разнять любую потасовку в «Морде», успокоить её саму и даже поставить на место отца, когда тот ошибался. Болезнь оставила от него лишь уставшего, некогда молодого человека, который нуждался только в покое и заботе. Его же собственная семья предпочитала жаловаться на судьбу и костерить тех, с кем волей случая оказалась повязана кровью.

— Отдыхай, братишка, — шепнула Ним и убрала мокрую от пота прядь с лица Басса. — Я скоро вернусь.

Девушка забрала чашу и вернулась в коридор. На нижнем из обжитых ярусов Лисы раздобыли какие-то липкие комки с иссохшими фитилями. Хлыст с Бертольдом заключили, что предназначались они для округлых кованых чаш, что крепились к стенам по всей крепости, и служили фонарями. Теперь мрачное подземелье стало хоть немного светлее.

Нималия брела к лестнице, что вернула бы её на кухню. По этим коридорам она старалась идти быстро и не оглядываться: слишком уж зачастили со своими появлениями стремительные тени. Здесь они мерещились ей у каждого угла, пусть Ним и понимала, что виной тому была пляска огня в чашах. Иногда тени появлялись с шорохом, будто старый ботинок цеплял шершавый пол, и даже глухим шёпотом. Стоило девушке сдаться и обернуться, как тени исчезали, оставляя за собой лишь пустой коридор.

Но не в этот раз.

Из проёма, что вёл в небольшую общую комнату четвёртого яруса, показалась сутулая фигура. Её глаза сверкнули в полумраке, а нога в высоком сапоге сделала шаг. Лишь оказавшись в свете ближайшего очага, фигура приняла знакомые очертания.

— Ладаим, твою мать! — воскликнула Ним. Чаша с остатками супа вырвалась из дрожащих рук и эхом разлетелась по коридору.

— Прости, — виновато буркнул Крысолов. Он сел на корточки и принялся собирать черепки. — Не хотел тебя напугать.

— Зашибись просто, — девушка потрясла головой. — Ты меня караулишь?

— Я не специально, — Ладаим сгрёб ближайшие осколки в ладони и поднялся. — Просто отдыхал в гостиной, а потом услышал тебя. Вот, решил поздороваться.

— Ну, здравствуй, — Ним прикусила губу. Злиться на Крысолова оказалось непросто. — И чего ты тут отдыхаешь один? Даже свет не зажёг.

— Огниво у Химеры, — тивалиец пожал плечами. — А он со мной не горит желанием разговаривать. Как и ты, кстати.

— Чёрт, Ладаим…

— Пойдём, присядем?

Крысолов выложил осколки чаши на стол посреди тёмной гостиной, а сам уселся на древний пыльный диван. Комната, что располагалась точно под этой, была куда больше, так что Лисы с удовольствием проводили время в ней. Ним не желала к ним присоединяться, но и в гостиной своего яруса ещё не появлялась.

— Ты что-то хотел? — осторожно спросила девушка, расположившись на второй половине дивана.

— Не знаю, — бросил в ответ Крысолов. Его глаза сверкали в полумраке, точно кошачьи. — А ты?

— Ладаим, давай не будем сейчас…

— А когда будем. Ним? — пальцы тивалийца со скрипом терзали обивку дивана. — Я думал, мы друг другу открылись тогда, в Серой Пристани.

— Мы переспали, да… — девушка ощутило странное покалывание по всей коже, когда произнесла это вслух.

— Вот-вот. И часто у тебя такое происходит?

— Нет, Ладаим, — твёрдо сказала Ним — Нечасто.

— И у меня. Наверное, что-то это значит? — Крысолов подался вперёд так сильно, что Ним почувствовала его дыхание. Дыхание с лёгкими нотками пойла из закромов «Старого Мельника». — Ты ведь знаешь, какую бездну я пережил?

— Знаю. Вся моя семья её пережила.

— Я не про Серый Бастион. Я про то, что было после.

— Тогда откуда мне знать, если вы ни хрена не рассказываете? Хлыст отмалчивается, Химера пургу несёт. Уж просвети, что там было.

— Не рассказываем, Ним, потому что сами не знаем, как это объяснить. И знаешь, что? Пока мы снимали Химеру с виселицы, пока бежали от стражи через переулки, пока какая-то хрень громила здания посреди пожарища, я не боялся, что умру. Я боялся, что тебя больше не увижу. Или что тот раз, с тобой, окажется моим больным сном, а я так и не узнаю, правда ли он был. Конечно, я бросился к тебе, как только мы перешли реку. А ты…

Голос тивалийца задрожал, и Ним отвернулась. Она прекрасно понимала, что сделала.

— А я отвернулась, — только и выдавила девушка.

— Отвернулась, да, — горько повторил Крысолов. — Вот я и не знаю, что и думать. Химера не разговаривает со мной. Ты разве что с криками не убегаешь. Остальные мне не друзья даже. Вот и сижу тут один.

— Ладаим, — Ним проглотила подступивший ком и взяла тивалийца за руку. Она была всё такой же костистой, с грубой кожей на ладони, как она и запомнила. — То, что было в Серой Пристани, было по-настоящему. И искренне. Это то, чего я хотела — и хочу.

Ей ответил глухой смешок, переходящий в фырканье.

— Не похоже, — сказал Крысолов. — Скажи честно, тебе стало стыдно?

— Мне не стыдно, — Нималия поднялась, но руку Лиса не выпустила. — Мне ещё никогда не было так хорошо, и я хочу, чтобы это повторялось снова и снова.

— Но что тогда не так?

— Не на глазах же у всей моей семьи! — в глазах девушки зарябило от слёз. — Ты не помнишь, как мои братья к вам относятся? Вийм и в нормальное время обещал начистить морду любому Лису, кто посмотрит на меня. А сейчас он на пределе. Из-за дома, из-за тюрьмы, из-за Басса. Да и я тоже, Ладаим. Я глаза боюсь закрыть, чтобы не видеть этих поганых снов. Чуть усну — опять вижу жирдяя из стражи и как он кошмарит весь мой дом. А тебе что снится? Зелёные луга и бабочки?

Крысолов убрал ладонь из её рук и провёл по своей щеке. Ним сразу отметила приятный шорох его щетины. Обычно Ладаим брился начисто, пусть старая бритва и оставляла на смуглом лице полоску тёмных порезов. В суматохе последних дней