Книга Идеальная жизнь - Джоди Пиколт

Алекс открыл для меня дверцу. Я откинулась на спинку сиденья, наблюдая за мерцанием звезд, пока Алекс устраивался рядом и говорил Джону, что мы готовы.

— Что ж, — наконец сказал он, — завтра утром меня представят настоящим развратником, а самые дотошные ищейки расскажут о том, что я извращенец, соблазнивший лучшую подругу своей жены. — Алекс посмотрел в окно. — Вероятно, тебя вообще не будет на фотографиях, судя по тому, под каким углом располагались камеры. Может быть, только рука, но и ее уберут. Разумеется, как и было запланировано, твоя подруга Офелия предстанет во всей красе, а моя рука будет лежать у нее на талии.

Я нежно коснулась его колена.

— Прости, Алекс, — сказала я. — Я не предполагала, что она что-то затевает. Вообще-то Офелия не такая.

— Ты почти такая же хорошая актриса, как и она, — ответил Алекс. — Я практически тебе поверил. — Он повернулся ко мне, и его глаза потемнели. — Скажу всего один раз, поэтому, пожалуйста, заруби это себе на носу. Я не люблю, когда меня выставляют, как цирковую обезьянку. Плохо, конечно, что мне приходится дважды подумать, прежде чем выйти на улицу среди бела дня, но это только потому, что у меня хорошо получается то, чем я занимаюсь. Я не хочу, чтобы меня использовали, Касси. Даже ты.

Я косвенно стала причиной случившегося, именно поэтому позволила Алексу выплеснуть на себя весь гнев.

— Я понимаю, — прошептала я и сосредоточилась на тенях пробегающей за окном ночи.

Уже перевалило за три часа ночи, когда я проснулась и поняла, что Алекс еще не ложился. Вернувшись домой, он попрощался с Джоном, отправился в библиотеку и закрыл за собой дверь, недвусмысленно дав мне понять, что хочет побыть один.

Я поднялась в спальню, ноги утопали в ковре.

Я лежала в кровати, раздевшись донага, не теряя надежду, и уверяла себя, что когда-то мы должны были поссориться. Я заснула, представляя, как его руки гладят мое тело.

Когда и глубокой ночью его половина кровати оставалась пустой, я запаниковала. Натянула тонкий белый шелковый халат, который висел в шкафу у Алекса еще до моего появления здесь. Я не думала, что он мог уехать, не предупредив меня; не хотелось верить, что он сейчас с кем-то другим. Я на цыпочках прошла по коридору, заглянула в комнату для гостей и вздохнула с облегчением, когда увидела, что все кровати аккуратно застелены.

Его не оказалось ни в библиотеке, ни в кухне, ни в кабинете. Я нерешительно отворила тяжелую входную дверь, оставив ее приоткрытой, чтобы она не захлопнулась у меня за спиной, и стала спускаться по мраморным ступеням.

Двор был хорошо освещен, чтобы отлично просматриваться скрытыми камерами слежения, поэтому не составило труда обнаружить тропинку, ведущую за дом, между строениями, к самшитовому лабиринту. Я уже была на пути к зарослям, когда услышала ритмичные всплески в бассейне.

На фоне едкого запаха хлорки я различила аромат бурбона. Я не знала, то ли это потому, что Алекс напился, то ли подсознательно чувствовала этот запах, вспоминая маму. Сладкий крепкий аромат ударил мне в голову, как и раньше, отнеся меня на двадцать лет назад.

Мне было тринадцать. Я ненавидела запах бурбона, которым пропитались обои нашего дома и который, казалось, просачивался даже через вентиляцию, и однажды вылила в раковину все спиртное. Мама, когда узнала, была вне себя от ярости. Она разорвала на мне рубашку, оторвала рукав, ударила меня по лицу, а потом не выдержала и расплакалась, как ребенок, в моих объятиях. «Если бы ты меня любила, — рыдала она, — то никогда бы так не поступила». И, не зная, что правда как раз в обратном, я поклялась, что больше никогда так не сделаю. Я сидела за кухонным столом и смотрела, как она выпивает крошечную бутылку апельсинового ликера, который хранила для приготовления различных блюд. Когда мамины руки перестали дрожать, она взглянула на меня и улыбнулась, как будто говоря: «Вот видишь!»

Сейчас бутылка бурбона лежала на боку, из горлышка уже накапала лужица, которая стекала в бассейн. Алекс сжимал горлышко второй бутылки. Он сидел на гладкой каменной скамье, которая стояла с одной стороны бассейна, и, когда увидел меня в полоске света, поднял бутылку.

— Выпить хочешь, дорогая? — растягивая слова, спросил он. Я покачала головой, он засмеялся. — Да брось ты, pichouette. Нам же с тобой известно, что тяга к выпивке — это в крови.

Я продолжала стоять неподвижно.

— Алекс, идем спать, — попросила я, пытаясь унять дрожь в голосе.

— Нет, мне еще нужно поплавать, — ответил он и встал.

Алекс был совершенно голый и в бледно-голубом свете уличных фонарей напоминал греческого бога. Каждая мышца на его груди была аккуратно вылеплена. Вода струилась по его ногам, создавая впечатление, что он вырезан из жидкого мрамора. Он поднял руку ладонью вверх.

— Тебе нравится то, что ты видишь, дорогая? — спросил он. — Похоже, всем остальным нравится.

Он вышел из бассейна и горделиво шагнул ко мне. У меня дух захватило, когда он неожиданно оказался всего в нескольких сантиметрах от меня, даже намочив кромку моего белого халата. Он рывком притянул меня к себе, одной рукой обхватив за талию, а второй приподнял мой подбородок. Он так крепко держал меня за подбородок, что растянутая кожа начала печь.

Его глаза стали практически черными, а я не могла и рта раскрыть, чтобы сказать, что мне все тяжелее и тяжелее дышать. Он был вдвое больше меня, пьяный, и я не могла с уверенностью сказать, что он понимает, кто я. Внутри меня змеился холодный страх. И тут я почувствовала, что Алекс дрожит.

И дело было не в прохладном ночном ветерке, обдувающем его мокрое тело, — дрожь шла из глубины его естества, поднималась от колен к бедрам и рукам. Я поняла, что Алекс не в силах ее контролировать, потому что внезапно он стал таким же испуганным, как и я. Он не сводил с меня глаз, словно я знала, как поступить.

Не раздумывая, я протянула руку к поясу халата и развязала его. Потом прижалась к Алексу. Моя кожа обжигала его тело, вбирая холод, пока меня не начала сотрясать дрожь, а Алекс не согрелся и не успокоился.

Он отпустил мой подбородок, и я потерлась лицом о его грудь, чувствуя, как жар приливает к щекам. Когда он отстранился, его глаза снова были серебристыми, в них сквозило понимание. Тогда я вздохнула и расслабилась. Я уже знала эту стадию.

Алекс отдал мне бутылку бурбона, которую по-прежнему сжимал в руке, и, не говоря ни слова, я вылила ее содержимое на траву у наших ног. Он наблюдал, как спиртное шипит и пенится, а потом взял пустую бутылку у меня из рук и недоуменно уставился на нее, как будто понятия не имел, как она здесь оказалась.

Когда рушились защитные барьеры, легко было представить Алекса маленьким мальчиком. Я подумала о друзьях детства, о которых он мне рассказывал, — выдуманных, книжных, раскрашенных в самые яркие цвета, — друзьях, которые звали его в путешествия, заставляя забывать, где он находится. Я представила, как он вытаскивает раколовки своего отца, который слишком пьян, чтобы найти их самостоятельно; представила его на похоронах дядюшки в белой рубашке на два размера меньше, потому что ему не побеспокоились купить новую, хотя из старой он уже вырос. Я нежно подтолкнула его к зеленому полосатому шезлонгу, на котором мы лежали утром, и убрала с его глаз непослушные пряди волос.