Книга Междуглушь - Нил Шустерман

Однако эту историю Цин никому не могла поведать, потому что в глубине души знала, что поступила плохо. Ей было стыдно. Словом, получилось, как в пословице: то, за чем гоняешься, погонится за тобой и укусит в зад. Круг замкнётся. Пришло время исправить содеянное. Но ведь ей необязательно при этом радоваться!

Она сделала то, чего требовал Огр: нашла для своего четвероногого друга подходящую семью. И не какую-нибудь, а очень похожую на ту, из какой она забрала Кудзу когда-то: зажиточную, с двумя детишками. Цин наблюдала за членами семьи достаточно долго, чтобы сделать вывод: это хорошие люди. Она посидела с ними за обеденным столом и, когда никто не смотрел, стянула для себя початок кукурузы. Убедившись в правильности своего выбора, она отправилась за Кудзу и Огром.

* * *

Когда они приблизились к дому, вдали тихо и зловеще прогремел гром. Восточный горизонт заволокло тучами. Цин чувствовала, что что-то похожее происходит у неё внутри.

— Постой, да у них уже, кажется, есть собака, — сказал Огр, когда они ступили во двор. На лужайке стояла собачья будка, а к её стенке были прислонены два пакета с собачьим кормом.

— Это я их там поставила, — сказала Цин.

Она украла и будку, и корм в зоомагазине неподалёку и поместила на заднем дворе сегодня рано утром. Обитатели дома увидели новый инвентарь и, понятное дело, пришли в недоумение. Детишки запрыгали от радости, решив, что это сюрприз специально для них, что им собираются подарить собаку, а родители терялись в догадках, чья же это затея.

— Ну, мне же надо было их подготовить, — объяснила Цин. — Потому как если бы собака просто появилась у них во дворе вот так вот, ни с того ни с сего, они, чего доброго, отправили бы её в приют. Но если он придёт со всем этим добром, то они поймут, что он не бродячий какой. Что кто-то специально поместил его сюда, пусть они и не знают, кто.

— Неплохо придумано, — одобрил Огр.

Взрослые сейчас были в доме и, по-видимому, обзванивали родных и знакомых, чтобы узнать, чьи это шутки. Цин долго гладила Кудзу. Пёс был сообразителен, но явно не догадывался, что его ожидает.

— А вдруг ничего не выйдет? — с надеждой спросила Цин. — Собака — это тебе не пук дурацких цветов. Может, такую большую и такую живую штуковину нельзя протолкнуть через дырку?

— Может, и нельзя, но мы не узнаем, пока не попытаемся.

Ну вот, она знала, что Огр именно так и скажет.

Цин заговорила с Кудзу мягко, тихонько, сказав ему все те слова, что люди обычно говорят тем, кого больше никогда не увидят. Наконец, Огр промолвил:

— Пора.

Цин ухватила собаку за загривок своей эктодёрской рукой.

— Прости меня, пёсик, — сказала она и начала проталкивать его вперёд.

Эктотолкание, с которым она так мучилась поначалу, шло теперь куда легче — как и предсказывал Огр. Но переместить живое существо оказалось совсем не просто— сравнение с открыванием замка отмычкой не годилось. Нет, это было больше похоже на попытку вскрыть Форт Нокс.[34]

И как назло, в момент, когда открылся проход, Кудзу принялся скулить и упираться.

— Помоги! — закричала Цин, стараясь пропихнуть собаку через дыру. Теперь и Огр принялся толкать Кудзу. Оба напрягли все свои силы. Сначала сквозь портал прошла морда собаки, затем вся голова и передние ноги. Кудзу испустил истошный вой, портал обтянулся вокруг его бёдер, и, наконец, с последним, самым мощным толчком, весь пёс проскользнул в живой мир; дыра мгновенно затянулась, и Цин с Огром покатились на спину, сбитые с ног ударной волной схлопнувшегося портала.[35]

Кудзу как ненормальный прыгал по траве перед ними, перепуганный, озадаченный и ничего не понимающий.

— Посмотри! — воскликнул Огр. — У него больше нет послесвечения! Видишь? Видишь?

Кудзу снова был живой собакой в живом мире! Подпалины на его меху стали бледнее и мутнее, и тело его теперь состояло из плоти и кости. Он метался туда-сюда, пытаясь отыскать Цин, и лаял как оглашенный. Наверно, какое-то смутное чувство говорило ему, что она всё ещё здесь, но он не видел её и никогда больше не увидит.

— Он живой! — твердил Огр, словно некий сумасшедший учёный.[36]— Он живой!

— Прости меня, собачка, — всхлипывала Цин, — прости, прости…

Но она знала — Кудзу не слышит её.

Хозяева дома услыхали собачий лай и вышли на заднее крыльцо. Детям понадобилось несколько минут, чтобы убедить родителей, но в конце концов те уступили. Кудзу позволили остаться. Детишки тут же набросились на него с объятиями, стараясь успокоить перепуганного пса.

— Как тебя зовут, собачка? — спросила девочка.

— Кудзу! — закричала Цин, но никто её не услышал.

Снова прогремел гром, чуть ближе, чем раньше. Родители взглянули на затянутое грозовыми тучами небо. А мальчик сказал:

— Давайте назовём его Шторм!

Вот круг и замкнулся: Цин внезапно вспомнила, что Шторм — это и есть настоящее имя её бывшей собаки.

Прошло ещё несколько минут, и лай стал утихать, перешёл в жалобные подвывания, а потом и они затихли, пёс лишь тяжело, тревожно дышал. Ещё совсем недолго — и Кудзу/Шторм улёгся на траву и перекатился на спину — мол, давайте, чешите мне брюхо, чтó его новые хозяева и бросились с радостью выполнять.

Цин обернулась к Огру.

— Я тебя ненавижу, — сказала она, и действительно ненавидела его от всей души.

— Твоё право, — ответил тот. — Но ты только что доказала, что верность присяге для тебя важнее личных интересов. Такая верность должна вознаграждаться… лейтенант.

Он протянул к ней шоколадную руку и начертил ещё один шеврон на рукаве её формы. А затем он сказал нечто такое, что восхитило Цин в той же степени, в какой она ненавидела его:

— Я хочу, чтобы ты запомнила, как проталкивала Кудзу в живой мир. — И после паузы добавил: — Потому что очень скоро ты то же самое проделаешь с Мэри Хайтауэр.

Часть ПЯТАЯ

Откровения скинджекеров

В своей книге «Советы послесветам», в главе 5, названной «То, чего ты не помнишь, не может нанести тебе вреда», Мэри Хайтауэр пишет:

«Память в Междумире — престранная вещь. Сознание послесвета похоже на ящик с игрушками в детской комнате. Если вынуть из ящика драгоценное воспоминание, лелеять и вечно нянчиться с ним, то велики шансы на то, что оно никогда больше не попадёт в ящик. Поэтому единственным способом сохранить в Междумире память о чём-то значительном — это никогда о нём не вспоминать».