Книга Проклятие - Марисса Мейер

есть побежденные, как и всегда, но теперь люди сами выбирают свой путь. Точно так же и Велос – он по-прежнему встречает души на мосту к Ферлорену, но давно уже не решает, кому до лжно умереть и когда. И все же смерть приходит ко всем смертным, несмотря ни на что. – Он пожал плечами. – Мы старые боги, Вирдит. Смертные привыкли жить без нас. Они могут взывать к нашим именам, оставлять нам подношения и шептать свои молитвы, но в конечном счете они сами решают свою судьбу.

Увидев, как эти слова опечалили Вирдита, Фрейдон нахмурился.

– Не отчаивайся, мой друг. Люди всегда будут страдать. Им до конца времен придется бороться с невзгодами и горем. Но им будет гораздо лучше без нашего надзора.

– Меня беспокоит не это. – Вирдит махнул рукой.

– Что же тогда? Расскажи, облегчи душу.

– Этого я сделать не могу. Видишь ли, мне вдруг стало ясно, почему именно мое имя проклинают, когда к добрым людям приходит несчастье, которого они не заслужили. Теперь мне понятно: я – единственный, кто искренне любит этих смертных. Но для них я всегда буду богом-обманщиком с колесом судьбы, которое несправедливо наказывает и не воздает по заслугам – и, боюсь, за это они никогда не ответят мне взаимностью.

Фрейдон положил руку Вирдиту на плечо.

– Ты – нечто большее, чем удача и судьба. Ты – историк этого мира. Хранитель давно забытых сказок и легенд. Если смертные не смогли полюбить тебя за твое колесо, они полюбят тебя за это. – Глаза Фрейдона заблестели. – Ибо в мире не найти ни одной живой души – даже среди богов, – которой была бы не по нраву хорошая история.

Вирдит ушел от Фрейдона, чувствуя себя чужим и для мира богов, и для мира смертных. Мог ли хоть один из них стать ему домом? И все-таки в словах Фрейдона он увидел мудрость. Люди любят хорошие истории, и если это единственное, что Вирдит может им предложить, то он одарит их этим сполна.

Бог историй вернулся в мир смертных. Он продолжал жить среди них долгие годы.

Вечно слушая хорошо рассказанные сказки.

Вечно собирая легенды, сказания, предания со всего мира.

Всегда готовый рассказать свои истории любому, кто захочет слушать.

А иногда – только иногда – Вирдит вглядывался в лица своих слушателей – румяных детей, старушек с затуманенными глазами, молодых людей, утомленных после тяжелого дня в поле, – и тогда бог видел излучаемую в ответ любовь.

Долгое время ему этого хватало.

Урожайная луна

Глава 28

Прошло уже несколько недель с тех пор, как Серильда рассказала детям историю про Вирдита, а она все еще не выходила у нее из головы. Всю жизнь у девушки были сложные отношения с крестным, которого она никогда не видела. С богом, проклявшим ее еще до рождения.

Но, несмотря на все неприятности, которые навлекали на Серильду ее выдумки, она все равно обожала рассказывать. Просто ничего не могла с собой поделать. Все эти сюжеты про несчастных влюбленных и коварных злодеев рождались у нее внутри, и Серильда чувствовала себя так, будто она парит над миром, пока история сочиняется сама собой. Они помогали ей почувствовать себя частью чего-то важного, чего-то вечного.

Никогда прежде Серильда не задавалась вопросом – а что, если старый бог чувствовал то же самое? Что, если так же как она, отчаянно желал рассказать о том, как раскрываются тайны, как сплетаются судьбы, как герой отправляется в путешествие, которое кажется невозможным?

Интересно, как и она сама, бог хоть раз задумывался о том, не приносят ли его истории больше вреда, чем пользы? Сказки могли отвлечь от тягот жизни, но не более того. В конце концов реальность всегда напоминала о себе снова и снова.

Невольно Серильда гадала, где Вирдит может быть сейчас. Неужели он все-таки устал от смертных и стал отшельником, как остальные боги? Или он все еще бродит по миру, даря радость и князьям, и крестьянам?

Серильда ни разу не видела странствующего барда, но ее отец рассказывал, как в молодости повстречал одного из них. Тот приезжал к ним в город и три ночи подряд рассказывал невероятную историю о храбром рыцаре, который совершал подвиги на суше и на море и бился с чудовищами и колдунами, чтобы спасти принцессу, превращенную в созвездие на небесах. Папа тогда сказал, что несколько недель после этого в городе только и говорили, что об этой сказке. Когда бард поехал дальше, деревенские дети плакали.

Что, если это был Вирдит?

От этой мысли Серильде почему-то стало радостно, а на щеках вспыхнул румянец. После ее рождения жители Мерхенфельда стали опасаться любых историй – из страха перед окаянной девчонкой с золотыми глазами. Но ей приятно было думать, что в свое время и они тоже собирались на деревенской площади, чтобы послушать сказки и легенды.

Все было именно так, как сказал Фрейдон. В мире не найти ни одной живой души, которой была бы не по нраву хорошая история.

Дни в Грейвенстоуне тянулись долго, и эти неотвязные вопросы по крайней мере помогали Серильде не думать о Злате, который был заперт где-то там, совсем один, и день и ночь вращал колесо прялки.

Серильда цепенела, когда представляла, каково ему сейчас. Она то воображала постель, кишащую блохами и крысами, то задумывалась, дают ли ему вообще спать. Представляла себе его руки, до крови стертые жесткой соломой. Слышала как наяву язвительный голос Злата, когда тот объяснял Эрлкингу, куда тот может пойти со своим золотом, и стоны боли, когда король наказывал его за дерзость.

Серильда с ума сходила от тревоги, и хуже всего было то, что она была бессильна помочь. Поэтому ей отчаянно нужно было отвлечься.

Дети поначалу занимались тем, что вместе с другими призраками прибирались в замке, сметая пыль и паутину. Но, когда работа была сделана, неразлучной пятерке пришлось думать, чем себя занять. Дети придумывали настольные игры и приставали к музыкантам замка с просьбами научить их играть на цитре и мандолине. Часами они мастерили бумажные фонарики: на Скорбную Луну дети хотели по традиции их родного Мерхенфельда вставить внутрь свечи и развесить их на ветках ольхи.

Ханс к тому же помогал Гердрут смастерить ее первый альбом. Они заполняли кое-как сшитые листы картинками и засушенными цветами, обрывками стихов и счастливыми воспоминаниями. Никель увлекся рисованием, а Анна снова стала прежней – переполненная кипучей энергией, от скуки