Книга Закон Моисея - Эми Хармон

дома.

– Ты отдала Моисею свой фургон? – спросила я, игнорируя ее замечание о доме. Нашему городу уже давно бы не помешало забыть о той истории.

– Да… А что, нужно было отказать ему? – девушка тут же нервно закусила губу. – Я так поняла, что его машину забрал друг. Ему нужно было в Нифай, и он предложил мне пятьсот баксов. Мама убьет меня, если с фургоном что-то случится. Но он пообещал вернуть его! Не стоило мне соглашаться… Честно говоря, от Моисея у меня тоже мурашки по коже. Он сексуальный, но стремный. Как Джонни Депп в «Пиратах». Очень горячий, но слишком чудаковатый.

Мне уже наскучила ее болтовня.

– Уверена, все будет хорошо. Не стану тебе мешать. Я просто зашла, чтобы забрать свои вещи.

Глаза Лизы округлились – ей явно было любопытно, что же я оставила в жутком доме чудаковатого горячего парня, – но она взяла себя в руки и, хоть и медленно, вернулась в ванную.

– Я не против, если ты останешься. Мне не нравится находиться тут одной, – добавила она. – Мама уговаривала меня не соглашаться на эту работу, но сдалась, когда я упомянула, сколько он платит. Впрочем, теперь я обязана звонить ей каждые полчаса. Что, если она заедет и увидит, что фургона нет на месте? – от волнения голос Лизы перешел на писк. – У меня будут огромные неприятности.

– Да все будет хорошо, – повторила я и, махнув ей рукой, прошла через арку.

Меня поражало, что люди до сих пор судачили о Моисее Райте. Очевидно, мама Лизы не поделилась с ней фактом, что в определенный момент мы с Моисеем были вместе. На мою долю выпало немало разговоров, когда родился Эли. Местные быстро пришли к выводу, кто отец ребенка. Но, возможно, из-за того, что я никогда не поддерживала эти разговоры, не высовывала голову и просто жила своей жизнью, через какое-то время всем надоело меня обсуждать, и люди перестали пялиться на Эли. По своей глупости я полагала, что мне больше никогда не придется говорить о Моисее. Но когда Эли исполнилось три и он пошел в садик, у него появились собственные вопросы. А мой сын был таким же упрямым, как я.

* * *

– А дедушка – мой папа? – спросил Эли, поедая макароны с сыром и пытаясь донести их до рта прежде, чем они упадут с ложки. Он отказался от моей помощи, но с такими темпами скорее умрет от голода.

– Нет. Дедушка мой папа. А для тебя он дедушка.

– Тогда кто мой папа?

Вот и он, вопрос, который прежде еще никогда не звучал. Ни разу за три года. Он повис в воздухе, дожидаясь ответа. И как бы я ни опускала голову и не прикусывала язык, он не исчезнет.

Я спокойно закрыла дверцу холодильника и налила Эли молока в стакан, пытаясь оттянуть время.

– Мама! Кто мой папа?

Эли отбросил попытки есть ложкой и принялся загребать макароны руками. Они выскальзывали из его крошечных кулачков, так и не попадая в рот.

– Твой папа Моисей, – наконец выпалила я.

– МО-И-СЕЙ! – Эли рассмеялся, произнося каждый слог с одинаковой выразительностью. – Смешное имя. И где сейчас МО-И-СЕЙ?

– Я не знаю.

Смех Эли затих.

– Как это? Он что, потерялся?

– Да. Именно так.

И от этого у меня до сих пор ныло сердце.

Эли молчал несколько секунд, продолжая черпать макароны. Я понадеялась, что он уже потерял интерес к этому разговору, и наблюдала, как ему наконец удалось закинуть несколько оранжевых макаронин себе в рот. Эли довольно улыбнулся и радостно зажевал, шумно проглатывая их, прежде чем продолжить:

– Может, я смогу найти его. МО-И-СЕ-Я. У меня это хорошо получается.

* * *

«Он вернул меня», – сказал Моисей. Быть может, Эли действительно его нашел. От этой мысли я споткнулась и, отмахнувшись от воспоминания, прошла на кухню и подхватила альбом со столешницы. Затем остановилась на секунду, гадая, не оставить ли ему что-нибудь на память. У меня хранились копии фотографий, да и некоторые из них были настолько похожими, что я могла оторвать парочку от сердца. Но мне не хотелось доставать все из альбома, чтобы отобрать их, как и оставлять драгоценные фотографии на столешнице, где их смогут увидеть Лиза и Таг. Я так не могла. А затем мне пришла в голову идея. Я сделаю для Моисея отдельный альбом. Отсканирую фотографии, у которых нет копий, и напишу даты с описаниями, чтобы он знал все подробности, как и хотел.

Приняв решение, я взяла альбом и повернулась к выходу. В этот момент мой взгляд зацепился за стены в гостиной, и я застыла. Посредине дальней стены, примерно на три четверти от пола, начала облезать краска. И я говорю не о маленьком пузырьке, а о круге размером с мою ладонь. Белые края облупились, являя темные завитки.

Я подошла к тому месту и попыталась пригладить их, гадая, что же произошло. Это напомнило мне о том, как мама перекрашивала кухню, когда мне было десять. Стены покрасили еще в семидесятых, и когда она покрыла их новым голубым слоем, краска отшелушилась точно так же. Это было как-то связано с масляной и водной основами, но в детстве меня не заботили такие подробности. Мне просто нравилось отрывать длинные полосы краски от стены под жалобы мамы о потраченном впустую времени. В конечном итоге родителям пришлось обработать стены каким-то растворителем и даже отшлифовать их для верности.

Я не устояла и потянула за один край, и в моей руке осталась полоска.

Под краской скрывалось лицо.

Под слоем, который я оторвала, обнаружился глаз, половина узкого носа и улыбающихся губ. Я оторвала еще немного, чтобы увидеть лицо целиком. Я помнила этот рисунок, хоть и видела его всего один раз – в то ужасное утро. После этого я больше никогда не заходила в дом, не считая вчерашнего визита. А вчера стена была в идеальном, нетронутом состоянии.

На рисунке была не Молли. Не знаю, почему это принесло мне облегчение.

Когда нашли останки Молли Таггерт неподалеку от эстакады, по городу пошла молва. Люди считали, что Моисей как-то в этом замешан. Подозревали, что это дело рук банды, что он привел за собой свои криминальные связи. Я старалась не высовываться. Молчать. И самой в это не верить. Сосредоточиться на жизни, растущей внутри меня, и на будущем. А дверь на задворках моего сознания все равно оставалась открытой в надежде, что однажды он вернется.

Вчера стена выглядела идеальной, нетронутой. Но теперь посреди этого белого моря возникло лицо.