Книга Романы Круглого Стола. Бретонский цикл - Полен Парис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ожидая, когда эта книга о Граале попадет ему в руки, Борон занялся другой легендой – о Мерлине. Чтобы сочинить ее, ему не нужен был Святой Грааль; ему достаточно было открыть роман Брут нашего Васа[292], переводчика Historia Britonum Гальфрида Монмутского, и на основе этих первоначальных сведений немного дать волю своему воображению. Эту книгу он писал еще в стихах, как продолжение Иосифа Аримафейского. От этого продолжения сохранилось лишь около пятисот начальных стихов; остальные поглотило время. Но, как мы уже говорили, все произведение в целом, к счастью, было пересказано в прозе в конце двенадцатого века, спустя совсем немного времени после опубликования поэмы; и многочисленные экземпляры, списанные с этого умелого переложения, заменяют оригинал, который так и не найден. Мерлин заканчивается рассказом о коронации Артура; в большинстве списков, которые до нас дошли, его продолжили вплоть до смерти бретонского героя. Так из двух произведений, сочиненных двумя авторами, получилось единое творение одного автора. Это смешение следует приписать собирателям тринадцатого века. То, что называют второй частью Мерлина, должно носить имя романа об Артуре и не может принадлежать Роберу де Борону; нам легко будет это доказать.
I. Робер де Борон, рассказав о коронации Артура, признанного королями и баронами-вассалами сыном и наследником Утер-Пендрагона, заставив архиепископа Дубриция освятить его, а королей и баронов – возложить корону, говорит в заключение следующие слова:
«И так стал Артур королем королевства Логр, и долго держал землю и королевство в мире» (рук. 747, л. 102).
Но в начале Артура, первая глава которого непосредственно следует за последней Мерлина, мы видим вассальных королей, возмущенных тем, что их созвал король-выскочка, которого они не признавали сыном Утер-Пендрагона и не короновали. Из-за этого они объявили ему войну не на жизнь, а на смерть.
Неужели один и тот же автор, переходя от одной линии к другой, будет так себе противоречить?
II. Робер де Борон обещал, заканчивая Иосифа Аримафейского, возобновить ряд приключений Алена Толстого, когда он прочтет большую книгу о Граале, где они должны быть описаны и где они описаны в самом деле.
Святой Грааль появился в то самое время, когда он заканчивал Иосифа, значит, он мог его читать, когда писал Мерлина. Вот почему, оказавшись тогда в состоянии выполнить часть ранее данных обещаний, он заканчивает Мерлина следующими строчками, которые сохранила для нас одна-единственная рукопись:
«И долго держал королевство в мире. А я, Робер де Борон, завершающий эту книгу…, не должен более говорить об Артуре столь пространно, сколь говорил я об Алене, сыне Брона, и сколь я мудрствовал о том, откуда пошли беды Британии; и, поскольку книга об этом повествует, мне более подобает говорить о том, что за человек был Ален, какую жизнь он вел, и о его потомстве. А когда будет время и место, я поведу речь об Артуре, его жизни, об избрании и посвящении» (рук. № 747, л. 102v)[293].
Эти строки, которые собиратели сочли нужным опустить, явно принадлежали к первой редакции в прозе поэмы о Мерлине и соответствуют последним стихам этой поэмы. Но вместо того, чтобы найти после Мерлина эту историю Алена и его потомков, как заявлял Робер де Борон, мы ныне приступаем без перехода к рассказу о войнах, начатых баронами сразу после коронации Артура.
Вот какое заключение следует из этого двойного сопоставления:
Робер де Борон не принимал участия в книге о Святом Граале, написанной в то же время, когда он сочинял Иосифа Аримафейского.
Ознакомившись с Граалем, он намеревался продолжить если не историю Брона и Петра, то, по крайней мере, историю Алена Толстого.
Собиратели, найдя, что история Алена достаточно освещена в Граале, оставили в стороне ее поэтический вариант, сделанный Робером де Бороном; они заменили ее книгой об Артуре, удовольствовавшись тем, что кое-как приспособили ее к книге о Мерлине в качестве ее продолжения.
Итак, книга, которую ныне называют романом о Мерлине, содержит две различные части. Первая, за которой только и должно сохраниться название Мерлин, – это пересказанное прозой творение Робера де Борона. Вторая, истинное название которой – Роман об Артуре, вышла из-под безымянной руки, возможно, той же, которой мы уже обязаны Святым Граалем.
Я так долго колебался, прежде чем остановиться на этих выводах, что мне, может быть, простят мое неоднократное возвращение к ним, как бы для того, чтобы лучше подтвердить результат моих последовательных изысканий. Не весь туман я рассеял, не все темные места прояснил; но открытое мною я, по-моему, увидел ясно; и если я не заблуждаюсь, это еще один шаг в области истоков нашей литературы.
Великолепное начало Мерлина связано со всей совокупностью традиций и верований бретонцев. Чтобы придать авторитет пророчествам, приписанным этому персонажу, нужно было признать за их автором свойства и способности, превосходящие природу и способности других людей. Рассказчик не осмеливается свести Мерлина напрямую с Богом и поместить в один ряд с Даниилом и Исайей; но полагает, с одной стороны, что его рождение спровоцировал демон, с другой – что он был очищен от этого непомерного родимого пятна благочестием, невинностью и целомудрием своей матери. По-видимому, именно Роберу де Борону мы можем поставить в заслугу создание этой прекрасной матери Мерлина: чистой, скромной и благочестивой, такой, как нам представляется сама Дева Мария. Сын ангела тьмы, врага рода человеческого, Мерлин скорее бы стал приходить на помощь злодеям, угнетателям своей страны; он не знал бы тайн будущего, ибо, как заметил об этом Вильям Ньюбургский[294], демоны знают то, что было, а не то, что таит будущее. Но мать Мерлина, жертву невольной иллюзии, нельзя было наказывать таким сыном. Так что Бог даровал Мерлину сверхъестественные способности, которые, образовав своего рода баланс с теми, что он сохранил от своего отца, позволили ему распознавать справедливость и истину, одним словом, выбирать между дорогой, нисходящей в ад, и той, что восходит в рай. Значит, можно было верить в его пророчества, не оскорбляя Бога, и Бретань могла почитать его как самого усердного защитника ее независимости. И тем самым демон, выпустивший его