Книга Доктор, который любил паровозики. Воспоминания о Николае Александровиче Бернштейне - Вера Талис

нашей группы и так много человек уже перевелись. Мне не повезло в этом смысле. Я был на кафедре сверхвысоких частот, это антенны космические, ферритовые и т. д., в НИИ-17 на Кутузовском проспекте[146]. И мне пришлось там делать диплом. Вообще я с детства радиолюбительством занимался и, когда где-то в седьмом классе узнал, что вышла книжка «Радиоуправляемые модели», попросил отца ее мне достать. По ней я стал делать радиоуправляемую модель. Когда я стал ее делать, то подумал, что это неинтересно – движения вверх-вниз, вправо-влево, – и придумал, что надо сделать так, чтобы корабль подъезжал к пирсу, грузил предметы, брал груз краном. Вот сколько тогда команд! Но мне не повезло тогда, потому что это было еще в Ташкенте. Когда отца из Ташкента перевели в Москву, я был в восьмом классе, и модели мои остались в Ташкенте. В Москве я уже подружился с преподавателем физики, помогал ему делать опыты, сидел, паял, делал радиосвязь. Вообще все математики были хорошие в школе. С учителями по математике и физике мне повезло. Первый, еще в четвертом классе, в 1948 году, пришел фронтовик с одной ногой, который поменял в школе все отношение к предмету естествознания. К тому же он сказал, что наука – это хорошо, но искусство тоже важно. Он притащил гипсовые фигуры, учил рисовать, видеть светотени. В прошлом москвич, он рассказывал нам в Ташкенте, как видел Маяковского. Возвращаясь назад, можно сказать, что еще в школе я заинтересовался управлением, а в Москве нас заставляли ходить на олимпиады, в МГУ на лекции, Маркушевича я помню. Физику мы учили по университетскому учебнику Фриша[147]. В общем, в 1954 году я поступил на радиофизический факультет Физтеха[148]. Три курса я проучился, а потом у меня был академический отпуск.

?

Антисоветский я был студент.

Это сейчас очень почетно.

Там было две вещи. В 1957 году в Москве был VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов.

Ну, в 1957 году было уже хорошо, Сталина не было.

Но я с 1952 года в Москве. Помню 1953 год, год смерти Сталина, но в этом смысле мне тоже повезло. У меня хоть родители были коммунистами, но они всю жизнь спорили, кто хуже – Ленин или Сталин.

При вас?

Они спорили не кто лучше, а кто хуже. В 1951 году отец видел, что я все паяю, и говорит, чего ты паяешь, и принес мне приемник, такой черный, «Нева».

Это была большая ценность. Можно было ловить.

Конечно. Вначале я из Москвы репортажи о футболе все Синявского [Синявский В. С.] ловил, а потом однажды услышал шум и потом голос какой-то. Дело в том, что в Ташкенте глушилки плохо работали, я это потом узнал. Так вот, это было 18 апреля 1951 года – 30-летие Кронштадтского восстания. И по Би-би-си рассказали хронику Кронштадтского восстания, потом они обсуждали, кто хуже, Ленин или Сталин. Я, когда это все услышал, рассказал родителям, они мне сказали: «Слушать слушай, но никому никогда ничего такого не говори». А на Физтехе когда я уже учился, то состоялся Фестиваль молодежи и студентов (мы пижонили, ходили, я две фразы выучил по-французски, а общались на ломаном английском). Меня больше всего поразила в парке Горького выставка абстракционистов, три огромных павильона, к тому же я сам рисовал и был образован в духе классического искусства и в рисовании, и в музыке. Скрябина я любил играть на фортепиано. Но это все было в Ташкенте, а в Москве я был настроен на Физтех. И вот на Физтехе я всегда чьи-то конспекты списывал и никогда ни Ленина, ни Сталина не читал, а на третьем курсе философ наш мне сказал: «Я вам очень советую почитать „Материализм и эмпириокритицизм“» Ленина. Я думаю: «Если человек такой умный советует, дай-ка я его прочту». Прочел и прибежал в группу. Говорю: «Да он же физики не знает. Как он может критиковать, Ленин? Он сводит политические счеты со своими врагами, а все остальное – туфта». И я этого не скрывал. И еще я одну ошибку допустил. В духе фестиваля я под Новый год пришел в общежитие, пошел в город, купил красок, гуаши, кисти, ватманской бумаги. И говорю: «Ребята, давайте сделаем праздник. Вы видели выставку абстракционистов?» Я понял, что можно с натуры рисовать как есть (я параллельно фотографией увлекался, поэтому меня натура сама чисто конструктивно интересовала как построение), но чувство цвета, линии – все шло по-другому в абстрактном искусстве. Я тогда на этом фестивале впервые понял, что за этим тоже есть что-то, своя музыка. Тогда сплошь был абстракционизм, был квазиреализм. Это были иностранные художники, студенты разных стран. Я ребят уговорил, и мы эти плакаты разрисовали, каждый в своем духе, и устроили выставку. После этого меня начали выжимать не жестко. Экзамены не разрешили мне сдавать. Там были такие люди – партбюро еще долго существовало – и в 1970‐х, и в 1980‐х годах. И мне кто-то посоветовал: «Возьми академку, и все». Я тогда не сдал квантовую механику, и это даже было хорошо, потому что у нас лекции читал по квантовой механике Аллилуев Сережа, родственник Аллилуевых[149]. Я ему в конце лета досдавал все в Доме на набережной[150], в квартире Аллилуевых. Оказаться внутри этой квартиры тоже было очень интересно. И год я проработал в Долгопрудном. Там рядом с Физтехом есть ЦАО – Центральная обсерватория, работал на радиолокаторе, зря времени не терял. Спаял им накопитель. Была программа изучения того, как турбулентность в атмосфере возникает при смене погоды. Лабораторией руководил Горелик, сын того Горелика [Горелик Г. С.], который на Физтехе лекции читал, классика. Я с Андреем Гореликом подружился, это было здорово, потому что я создал прибор сверхслабых сигналов, отладил его. На этом приборе изучали термики атмосферные. А к Гельфанду я вот как попал. В НИИ-17 была кафедра СВЧ, мы сначала на Физтехе всякие режимы, волноводы, резонансы изучали, а в «ящике» завлабораторией сказал: «Ищите себе темы, кому что понравится. От себя могу добавить: в последнем журнале „Радиотехника“ опубликована моя обзорная статья, и там сформулированы некоторые нерешенные задачи. Посмотрите, может, кому-нибудь захочется решить какие-нибудь задачи». Я прочел статью и сказал: «Я беру». Оказалось, я был, конечно, смельчаком, потому что хотя и полтора года давали на диплом, но я взялся за эти уравнения, нелинейные дифференциальные уравнения Ландау и Лившица для теории магнитных сред, и должен был найти решения для этих уравнений. Приближенные решения строились, но мне показалось, что можно точные решения построить. Я взялся и в Ленинке засел. Стал