Книга Алтарь Святовита - Алексей Борисов

– Дело плохо, – сказал Кербет, собрав свой десяток вокруг себя. – Рядом с нами войско латинян стало лагерем, сотен десять, очень много лошадей. Знамена сосчитать не смог, пальцев не хватило. Встанем затемно и с рассветом тикаем отсюда, надо князя известить.

– А коли на дозор наскочим? – спросил земляк Кербета – Валуй.

– Вукомир и Дичко самые лучшие из нас стрелки, прикроют отход, а остальные поскачут дальше, не останавливаясь, даже если голые девки обступят.

Среди десятка раздался смешок. Кербет умышленно разрядил обстановку. Разведчики, перекусив всухомятку, стали готовиться ко сну. Лошадей укрыли попонами, а для себя набросали еловых лап, создав подобие шалаша.

В семи верстах от них новгородский отряд Семена готовил тайник с награбленным добром, дабы с утра налегке напасть на Мамасты, разорить деревеньку и двинуться в обратный путь к Самолве. Семен уже просчитал, что отправит в Новгород захваченных рабов под охраной Сазона и двух его братьев вместе с Домашем, а сам немного погодя все же попытается напасть на городок. До сегодняшнего дня все складывалось просто великолепно. Сопротивления им не оказывали, боеспособных мужчин в деревнях практически не было, и казалось, удача надежно зажата в боевой рукавице. Главное – не разжимать руку. А золотой языческий божок в семь фунтов веса, завернутый в тряпицу и уложенный на дне седельной сумки – наглядное тому подтверждение. Это вчерашняя добыча, что будет завтра?

Ночное небо заволокло свинцовыми тучами, временно стихший ветер внезапно стал набирать силу, появившиеся снежинки вихрем закрутились в воздухе, а потом все успокоилось, и до самого восхода солнца снег валил хлопьями. Семен проснулся одним из первых. Выбрался из шалаша, попутно растолкав спящих вповалку новгородцев, и обомлел от увиденного. Прямо на его глазах здоровенный мужик в одежде, сшитой из шкур, душил караульного. Возле второго шалаша уже собрались незнакомые воины, выставив вперед копья и готовые пронзить всякого, кто поднимется на ноги. Украдкой взглянув на лошадей, Семен сказал про себя: «Проспали, сучьи дети» и заорал:

– Тревога! Все ко мне! Враг в лагере!

Еще была возможность отбиться и, бросив добычу, ухватившись за гривы лошадей, выбраться на запорошенный снегом лужок, а оттуда на дорогу и бежать без оглядки. Половина поляжет здесь, но остальные смогут спастись. Минутой позже этой возможности уже не будет. В сторону Семена полетело несколько копий. Черниговец кувыркнулся, подхватив со снега длинную щепку, через мгновенье оказался на ногах, как раз напротив полузадушенного часового и одним движением в прыжке вогнал деревяшку в глаз здоровяку. Если бы на месте часового стоял простой новгородец, то Семен не стал бы так рисковать, но своих «волчат», он был готов защищать как собственных детей. Поверженный враг еще падал, а подхваченная Семеном рогатина караульного уже взвилась с земли, найдя новую жертву, разрезая остро отточенным краем горло близстоящего чудинца. Путь к лошадям был открыт. Черт с ним, с седлом – можно обойтись, но переметная сумка в шалаше? «Я успею», ― решил Семен, бросился вправо, сбил в сторону неуклюжий тычок вил, рубанул рогатиной по рукам еще одного и споткнулся. Под коленкой стало нестерпимо больно. Превозмогая боль, черниговец поднялся и странно завыл. Сначала тихо, а затем настолько пронзительно, что, услышав его подражательный вой, волки прижали бы уши. Не будучи стреноженными, лошади от испуга встрепенулись и ломанулись в сторону лужка. За это время часть новгородцев успела проснуться, а в окруженном шалаше раздались вопли умирающих. Чудинцы стали тыкать копьями сквозь наброшенный лапник и окровавленные наконечники, исходившие паром, каждый раз вонзались в человеческую плоть.

Семен потрогал рукой под коленкой. Сухо. Значит, просто ушиб. Кто-то метнул дубинку и попал наудачу. Только беда не приходит одна. Через секунду кривоватая стрела с костяным наконечником воткнулась в его спину, и рубаха стала жадно впитывать кровь. Обидно, он, прошедший десяток битв, оказался в положении загнанного раненого зверя без возможности вырваться из ловушки. И кем раненный? Ополченцами-чудинцами, едва умеющими обращаться с оружием.

– Сема, к шалашу! Я закрою! – крикнул Домаш, прикрывая щитом бездоспешных новгородцев, выбравшихся из шалаша.

– Уходите, – обреченно прохрипел Семен, сплевывая кровь. – Мне уже не помочь. Домаш, берегись Строгана, он падаль.

Пошатываясь, опираясь на рогатину, Семен поднялся во весь рост, только для того, чтобы принять на себя еще несколько стрел, давая остальным пару мгновений жизни. Черниговец качнулся, рука, державшая рогатину, поползла вниз по древку, и мертвое тело рухнуло в снег.

Оставшиеся в живых новгородцы с одними ножами бросились на неприятеля. Чудинцы отпрянули, давая проход, но не выпуская из ловушки. За ними у края лужка стояли немецкие кнехты. Шестеро новгородцев, выбегая из леса, наткнулась на новых врагов.

– Вправо, к лошадям! – отдал команду Домаш. – Клином за мной.

Возле коней крутилось человек пять чудинцев, ловивших разбежавшийся по лужку табун, а перед ними растянутые в цепочку копейщики с черными крестами на белых сюрко. Беглецы на ходу построились, и, выставив перед собой единственный круглый щит, пошли в последнюю атаку. В Домаша Твердиславича, находившегося во главе клина, уткнулись сразу два копья. Одно чиркнуло по щиту, а второе угодило прямо в ухо, распоров кожу головы до самой кости. От резкой боли и удара Домаш на секунду потерял сознание, но бегущие за ним новгородцы подхватили его и понесли вперед. Цепочка копейщиков распалась. Прорвавшиеся сквозь строй новгородцы, потеряв одного из своих, бросились врассыпную ловить лошадей. Чудинцы от них. Казалось, что еще немного везенья и удастся вырваться из кровавой бойни в лесу. Но везенья больше не было. По команде сержанта немцы развернулись и по утоптанному снегу начали преследовать беглецов.

Сазон успел запрыгнуть на лошадь, младший брат пристроился на соседней, а средний, помогая оглушенному Домашу взобраться на гнедого, опоздал. Немецкий кнехт проткнул спину новгородца, ловко, на одном дыхании выдернул копье и тут же вонзил окровавленный наконечник в Твердиславича. В это время в лесу у шалашей, осмелевшие чудинцы впятером накинулись на последнего из оставшихся в живых и повалили того в снег. На помощь к нему уже никто не пришел. В резне у Мамаст уцелело лишь трое новгородцев: Сазон с братом и приказчик Филимон. Выбравшись на дорогу, они мчались во весь опор, прижимаясь обеими руками к шеям скакунов, молясь всем святым, что остались живы.

К девяти часам утра в немецкий лагерь вернулся отряд Рудольфа из Касселя. Тевтонец, не дожидаясь, пока оруженосец возьмет коня под уздцы и подведет его к пандусу, проворно соскочил на снег, принял из рук сопровождающего его сержанта увесистый завернутый в холстину предмет и вошел в шатер Андреаса фон Вельвена.

Хозяин шатра развалился на походной кровати, заложив левую руку под голову, а правой почесывал огромного пса за ухом. Одна нога была согнута в колене и упиралась в раму кровати, вторая же покоилась на прикроватном коврике, напоминавшем молитвенный половичок сарацин. Скомканное заячье одеяло у изголовья создавало подобие высоко взбитой подушки, и с ходу невозможно было определить – полусидит или лежит человек.