Книга Селфи с музой. Рассказы о писательстве - Юрий Поляков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бандиты. Их стало кругом столько же, сколько прежде было военных, с улиц совсем исчезнувших: людей в офицерской форме иногда били из-за старательно и упорно насаждаемой ненависти к армии.
– Доволен? – зло спросил меня товарищ, имея в виду повесть «Сто дней до приказа».
– Я-то почему должен быть доволен? Я хотел совсем другого!
– Я тоже хотел другого, – примирительно вздохнул друг. Он голосовал за Ельцина.
Иногда стреляли. Проходя как-то мимо ресторана «Савой», я увидел у входа двух кавказцев в дорогих переливчатых костюмах. Они лежали на асфальте в лужах крови. На лице одного из них замерло выражение гневного недоумения, а его кулаки были сжаты в предсмертном негодовании. Собралась толпа зевак. Типичные для советских времён вопросы «кто виноват?» и «за что убили?» – даже не звучали. Все понимали: за деньги. Оперативники ходили вокруг, глядя себе под ноги, как грибники: искали гильзы.
Впрочем, вскоре я и сам стал свидетелем громкого убийства. Мы с моим другом Геной Игнатовым иногда ходили в Краснопресненские бани. Однажды, предвкушая счастье хорошо натопленной парной, мы с берёзовыми вениками под мышками приблизились к помывочному учреждению и увидели перед входом толпу нерусских парней в спортивных костюмах. Они гортанно причитали, тесно обступив что-то лежащее на земле. По тем временам излишнее любопытство могло плохо кончиться, мы, обойдя толпу, поднялись на крыльцо и спросили у безмятежно курившего банщика:
– Что это у вас тут?
– Клиента из-за шайки шлёпнули… – хихикнул он.
– А что, уж и тазов на всех не хватает? – поддержал я его шутку.
– Воруют…
Мы посмеялись и пошли смывать немногочисленные свои грехи. Вечером из «Вестей», въезжавших на телеэкран на тройке диких коней, я узнал: возле Краснопресненских бань убили знаменитого крёстного отца и спортивного мецената Отария Квантришвили. Всё-таки велик и могуч русский язык! Авторитет погиб, борясь за власть в своём мире, то есть из-за шайки. А уложил его выстрелом с чердака из оптической винтовки не менее знаменитый авторитет – киллер Солдат, отбывающий ныне пожизненное заключение и сочиняющий очень познавательные мемуары.
После «Вестей», набитых криминалом, как старый матрас клопами, начиналась телепередача «На диване»: музыкальный критик Артемий Троицкий, развалившись в буквальном смысле на оттоманке, ленивым голосом рассказывал, как обставляет свою новую пятикомнатную квартиру с окнами на Кремль. Я плюнул, спустился за пивом в гастроном на первом этаже нашего дома. У входа попрошайничали голодные замызганные солдатики срочной службы. Бегали они к нам на Хорошёвку из полка Таманской дивизии, казармы которого располагались в полукилометре, возле Беговой. По иронии судьбы именно в этой части в 1976 году я, призванный в армию, проходил первичный карантин, и кормили нас на убой.
От такого безобразия я затворился в замке из слоновой кости, а именно: на даче в посёлке Зеленоградском, близ Софрина. Мои знакомые писатели, едва заработав, начинали собирать антиквариат или авангард, оправлять жён или любовниц в «меха и бархат», но у нас с супругой была мечта – купить дачу с участком. У меня это желание шло откуда-то изнутри, видимо, из глубины моей родовой рязанской памяти. После выхода пяти книг и запуска двух сценариев набралась солидная кубышка, а недостающую сумму добавила тёща Любовь Фёдоровна, вдова лётчика-испытателя. Людям этой профессии при советской власти платили очень прилично. Однако купить дачу оказалось не так-то просто.
Шёл 1987-й. Сначала мы присмотрели отличную генеральскую дачу в посёлке Катуар по Дмитровскому шоссе и договорились весной оформить сделку. Владельцы звонили нам регулярно и предлагали ещё раз съездить посмотреть на будущую нашу собственность. Мы заезжали за хозяевами и отправлялись в посёлок. Как-то я случайно разговорился со знакомым, который тоже искал дачу, и он пожаловался на генеральскую пару, морочащую ему голову второй год. «Не в Катуаре ли?» – с нехорошей догадливостью уточнил я. «А ты откуда знаешь?» Выяснилось, таким образом хитроумные дачевладельцы использовали покупателей с автомобилями, чтобы зимой навещать своё загородное хозяйство. Состоялось объяснение, и генеральша, считавшая себя польской графиней, объявила, что только дураки сейчас продают недвижимость!
Да, набирала обороты пока ещё скрытая инфляция, собственность придерживали или заламывали несусветные цены. Наконец мы нашли то, что хотели, и стали дачевладельцами. Продавший нам свои угодья крепкий семидесятилетний дед, собиравшийся жить ещё, как минимум, четверть века, дрожащими руками пересчитывая гору купюр, твердил, что теперь будет по два раза в год ездить в кисловодский санаторий, а бестолковому внуку наймёт репетиторов по всем предметам.
На дворе стоял солнечный март 1988 года. До развала советской финансовой системы оставалось совсем немного… Моя тёща вскоре потеряла все лежавшие на книжке сбережения, которые, рискуя жизнью, копил её героический муж, мой тесть, которого я никогда не видел: он умер от рака, обычного для этой нервной профессии недуга, за два года до того, как я познакомился с его дочерью.
Благодаря предусмотрительной покупке я теперь, в смутную годину, мог сидеть на даче и смотреть в окно на осенний наливавшийся кровью сад, пить стаканами домашнее вино из черноплодной рябины, размышляя о том, что стало со страной. Перечитывая Пушкина, я нашёл в «Борисе Годунове» словцо «врагоугодники», на которое прежде не обращал внимания. Ну точно про министра иностранных дел Козырева, мистера «Да-с», сдавшего нашу внешнюю политику обнаглевшим америкосам. «Отчизнопродавцы!» – придумал я и свой собственный неологизм.
Происходящие в отечестве казалось какой-то жуткой смесью Босха с Кукрыниксами. Этой мрачно-смехотворной химере нашёл тогда адекватное графическое выражение выдающийся художник Геннадий Животов, постоянный автор газеты духовной оппозиции «День». Иногда, несмотря на клятвы, данные самому себе, я включал телевизор: там снова рокотал, как БМП, победно ухмыляющийся Ельцин, несла русофобский бред неопрятная старуха Боннэр. Какие-то странные персонажи с рожами местечковых шулеров объясняли мне, что люди, не вписавшиеся в рынок, не заслуживают права на жизнь, а Россия всё равно слишком велика для спокойного счастья и обильного существования, её лучше бы разделить на пару дюжин уютных компактных лимитрофов. Визгливая Хакамада советовала шахтёрам, оставшимся без работы, собирать грибы и ягоды. Любимец московской интеллигенции Григорий Явлинский, зануда с сальными волосами, талдычил, как нам за 500 дней обустроить Россию. Завсегдатай кремлёвских партийных концертов Геннадий Хазанов мстительно глумился над всем советским. Порой из Вермонта пространно наставлял русский народ шишколобый Солженицын, обещая вернуться и спасти отечество, как только закончит эпопею «Красное колесо», а она всё почему-то не заканчивалась. Я в ярости выключал телевизор, ночью мне снились кошмары, а утром я садился к пишущей машинке, но сил хватало лишь на злобные эпиграммы:
Кроме того, я копался в огороде. Успокаивало. В душе просыпалось древнее земледельческое смирение перед прихотями природы и истории. И вот однажды, окучивая картошку, я вдруг подумал: если случится чудо и заполонившую отечество нечисть одолеет какой-нибудь герой, – хорошо бы виноватых в смуте, включая обоих президентов, свезти в строго охраняемое садово-огородное товарищество, чтобы жрали, дармоеды, то, что сами смогут вырастить на грядках. Дальше такого возмездия моя мстительность не простиралась.
