Книга Последнее дело Лаврентия Берии - Сигизмунд Миронин

Дружба Жемчужиной с Лозовским, Михоэлсом и Фефером не была секретом; она оказывала покровительство Еврейскому театру в Москве — эти факты Берия вспомнил. Они приводились на заседании Политбюро по поводу Жемчужиной в конце 1948 года. «И кому сдался этот маразматик Михоэлс? — отметил про себя Берия. — Ничего он из себя не представлял. Если его бы Михоэлса хотели убить, то для этого есть масса других возможностей, а не какое-то идиотское дорожное происшествие. И вообще, для чего существуют яды?» Он дочитал до конца и ахнул. «И это все? Сплошное ля-ля. Ни одного серьезного факта».

Главным же обвинением Полины была ее встреча с Голдой Меир. На приеме, который Молотов устраивал в Кремле 7 ноября 1948 года для иностранных дипломатов, Полина познакомилась с Голдой Меир и беседовала не только с ней, но и с ее дочерью на идиш. Голда Меир была удивлена тем, что Полина Жемчужина знала подробности о посещениях Голдой синагоги 4 и 13 октября, и даже похвалила ее за это. Информаторы сообщали, что Жемчужина сказала: «Евреи очень хотели встретиться с вами»… «Я дочь еврейского народа».

В том уже далеком 1948 году записку подписали только Абакумов и зампредседателя Комитета партийного контроля Шкирятов. Председателем был Андрей Андреевич Андреев. Андреев не подписал. «Почему подписался Шкирятов, а не сам председатель ЦКК Андреев? — задал себе вопрос Лаврентий. — Знал ли он о записке? Почему при этом за Жемчужиной была установлена слежка? Но зачем необходимо было следить за женой второго человека в государстве? Кто дал команду? Явно не Сталин. Ему проще было самому спросить, благо они дружили семьями». В его бытность народным комиссаром НКВД такое допускалось только после решения Сталина или Политбюро. В других случаях это категорически запрещалось. Ни один опер или начальник не мог себе этого позволить. Скорее всего, это была игра без ведома Хозяина. Не исключено, что санкция на слежку шла от Кузнецова, который тогда курировал силовиков.

Еще вчера Берия послал за женой Молотова самолет, а по прибытии немедленно освободил Жемчужину и доставил ее Молотову.

10 марта, 11 часов 8 минут. Кремль

Заседание Президиума ЦК КПСС проходило под председательством Маленкова. После решения пары текущих вопросов были вызваны ведавшие вопросами идеологии секретари ЦК КПСС П.Н. Поспелов и М.А. Суслов, а также главный редактор «Правды» Д.Т. Шепилов. Далее выступил Маленков, который подверг критике советскую печать. И тут Берия не поверил своим ушам — Маленков начал вещать и о личной ответственности Хозяина («отца народов») за все «перегибы». Он заявил: «Считаю обязательным прекратить политику культа личности». Затем Маленков подверг резкой критике редакцию и заявил: «Природа многих ненормальностей, имевших место в истории советского общества, крылась в культе личности. В последний период жизни т. Сталина и, следовательно, непосредственно после его смерти положение дел в Политбюро как в руководящем коллективе было явно неблагополучно. Политбюро уже длительное время нормально не функционировало. Члены Политбюро не привлекались к решению многих важных вопросов и работали по отдельным заданиям. В отношении некоторых членов Политбюро, как вы теперь знаете, совершенно несправедливо было посеяно политическое недоверие. Следует открыто признать, что в нашей пропаганде за последние годы имело место отступление от марксистско-ленинского понимания вопроса о роли личности в истории. Не секрет, что партийная пропаганда вместо правильного разъяснения роли Коммунистической партии как руководящей силы в строительстве коммунизма в нашей стране сбивалась на культ личности». Берия никак не мог понять, зачем все эти банальности — об этом давно шли разговоры — говорить сейчас, когда вождя только-только похоронили.

Между тем Маленков вошел в раж и продолжал: «Вопрос о культе личности прямо и непосредственно связан с вопросом о коллективности руководства. Ничем не оправдано то, что мы не созывали в течение 13 лет съезда партии, что годами не созывался Пленум ЦК, что Политбюро нормально не функционировало и было подменено тройками, пятерками и т. п., работавшими по поручению т. Сталина разрозненно, по отдельным вопросам и заданиям. Культ личности т. Сталина в повседневной практике руководства принял болезненные формы и размеры, методы коллективности в работе были отброшены, критика и самокритика в нашем высшем звене руководства вовсе отсутствовала. Такой уродливый культ личности привел к безапелляционности единоличных решений и в последние годы стал наносить серьезный ущерб делу руководства партией и страной. Так, после съезда партии т. Сталин на Пленуме ЦК без всяких оснований политически дискредитировал тт. Молотова и Микояна. И все молчали. Почему? Потому что наступила полная бесконтрольность». Лаврентий Павлович оторвался от своих бумаг, которые он читал, чтобы не тратить время на пустопорожние споры, и огляделся. Он увидел, что многие члены Президиума морщатся. слушая Маленкова. Он хотел спросить Маленкова, зачем он это делает, но сдержал себя.

«Мы должны исправлять подобные ошибки, — вещал Георгий, — явившиеся следствием принижения коллективности в работе и перехода на метод единоличных, безапелляционных решений, следствием извращений марксистского понимания роли личности. Мы должны об этом сказать, чтобы правильно, по-марксистски поставить вопрос о необходимости обеспечить коллективность руководства в партии, критику и самокритику во всех партийных звеньях, в том числе прежде всего в Президиуме ЦК. В связи с задачами углубления процесса социалистического строительства в СССР считаю необходимым прекратить политику культа личности».

«Опять шпарит по выученному наизусть тексту, видимо, он эти идеи еще при Сталине обдумывал», — отметил про себя Лаврентий Павлович. Он знал, что кроткий и всегда сомневающийся Маленков писал тексты своих выступлений, наполняя их ссылками на Сталина и марксизм-ленинизм, потом он эти тексты выучивал и, хорошо запомнив, выдавал в нужное время и в нужном месте, что создавало иллюзию его подкованности в теоретических вопросах. Маленков вдруг прервался и спросил: «Кто там все время расхаживает? Это мешает! И потише. Пожалуйста».

«Насколько же все заражены пустозвонством, — Берия поежился от очевидности этой мысли. — Даже Георгий. Хотя в главном он прав: нельзя по делу и без дела ссылаться только на Сталина. А с другой стороны, ну что за манера везде в дело и без дела совать марксизм, пора бы уже понять, что Маркс ну никак не мог предвидеть, как будет устроено социалистическое общество, да и не социализм это никакой, а русский общинный коммунизм. Не зря Сталин в 1935 году реабилитировал все русское имперское». Учение Маркса к России, да и к Грузии, считал Берия, имеет самое малое отношение. Эти общества, да и, наверное, все, которые ужились на территории СССР (ну, может, за исключением эстонцев), глубоко патриархальные. Марксизм — это то, что написал Маркс, а он не мог ничего написать о том, какой будет Россия в XX веке. Да и Ленин был неправ, когда талдычил об отмирании государства при коммунизме. Во-первых, он в пределах жизни нескольких поколений недостижим, а до этого придется жить, наоборот, с очень сильным государством, а во-вторых — и Ленин не мог предвидеть хода истории.

«Задача России — не коммунизм распространять, но выжить и не стать придатком, а то и колонией Запада, — эту мысль Берия сформулировал для себя давно. — А выжить можно только в естественных границах русской цивилизации, границах СССР и при сильном государстве. Ведь не дурак был Менделеев, который об этом говорил. Ну откуда у советских людей стремление к равенству и справедливости? Из-за того, что слишком бедна земля, мало народа может прокормить. Россия Западу не под силу, пока она едина. Россию не победить в войне. Ее можно разъесть изнутри». Эти мысли Лаврентий Павлович не мог высказать прямо, ибо его немедленно объявили бы ревизионистом и антимарксистом.