Книга Микроубийцы из пробирок. Щит или меч против Запада - Лев Федоров

Обращаясь к механизму упрятывания тайн, отметим, что система эта была (и есть) на редкость изощренной.

Даже в секретной переписке названия особо опасных возбудителей, с которыми велась работа, не назывались, а шифровались, причем шифрованные обозначения регулярно изменялась. Важно иметь в виду, что один и тот же возбудитель получал разные шифры даже в пределах одной исторической эпохи в документах разного уровня, например в переписке Москва — учреждение и в пределах самого учреждения. Так что будущим историкам биологической и химической войны предстоит нелегкая задача разбираться в документах, где предмет обсуждения ни разу не называется прямо, а зашифрован разными шифрами, если, конечно, эти документы их дождутся.

В качестве примера приведем бактерию сибирской язвы. Если в секретных документах 1920-х годов она называлась возбудитель «АВС» [70], то на рубеже 1980–1990-х годов ее именовали уже как возбудитель Л4 [10]. Бактериальные возбудители в «Биопрепарате» шифровались с буквой Л: чума — Л1, туляремия — Л2, бруцеллез — Л3, сап — Л5, мелиоидоз — Л6 и т. д. Возбудители вирусной природы обозначались с буквой Н: натуральная оспа — Н1, вирус геморрагической лихорадки Эбола — Н2, вирус лихорадки Марбурга — Н3, а боливийской лихорадки — Н4 и т. д. [10].

Среди прочих мер подобного рода отметим, что из соображений секретности не допускались явные (внешние) контакты сотрудников всех трех систем ВБК — обеих наступательных и одной «оборонительной» (противочумной) [6]. Можно только удивляться изощренности подхода контрразведки, тем не менее даже сам факт контактов между людьми из двух систем биологической войны — «гражданской» системы «Биопрепарата» и военной системы 15-го управления Генштаба — считался важнейшей и тщательно охраняемой государственной тайной.

Чтобы не «засвечиваться», работники секретных организаций биологической войны имели план по выпуску открытых публикаций на самые разнообразные темы, к тому же от имени не тех институтов, где они фактически работали, а совсем иных [6].

В каждом учреждении биологической войны имелся план мероприятий по дезинформации разведок вероятного противника. И он достигал своей цели. Конечно, скрывать от оптики космических спутников гигантские научные и промышленные учреждения было сложно. Так вот, в 1988 году миротворец М. С. Горбачев подписал секретный приказ, которым предписывалась разработка мобильных производственных линий, чтобы на случай проведения зарубежных инспекций можно было бы перевезти их в другое место. А московский Институт прикладной биохимии разрабатывал даже техническую документацию на фиктивные заводы по выпуску средств биологической защиты, которая должна была демонстрировать миролюбивый характер действующих заводов биологического оружия. Эти бумаги сопровождались среди прочего и такими фальшивками высокого уровня, как разрешительные документы правительства [10].

Не будет лишним, однако, подчеркнуть, что советский военно-биологический истеблишмент использовал драконовскую систему секретности в основном не для защиты страны (по существу лишь армии), а для собственного благополучия.

Сейчас мы с улыбкой слушаем заверения властей, что они будто бы защищают нас от биологической и химической агрессии родной промышленности. На самом деле дела наши столь плохи, что впору думать об организации общественной самозащиты населения от всяческой и зачастую неопознанной «заразы» и «химии».

В секретном подполье, которое ВБК, военно-химический комплекс и прочие ветви ВПК создали на территории СССР, сформировалось множество специальных секретных пространств. Только в их пределах действовали масштабные программы по подготовке к биологической и химической войне. Разумеется, исключительно для посвященных. При этом обитатели отдельных спецпространств могли не знать о существовании друг друга. В этих спецпространствах практически не действовали правила, характерные для общеизвестных уровней вертикально дифференцированного прятанья правды («Секретно», «Совершенно секретно» и «Совершенно секретно, особой важности»). Для попадания в спецпространство нужен был специальной вход — допуск по форме «Ф». Документы в нем тоже проходили отдельно — по «серии Ф». А еще не забудем, что многие Ф-шифры имели в слове еще одну общую букву «Т». Были также и другие пространства — «К» и т. д.

Выше уже упоминалось, что великое множество разного люда, спрятавшегося под неприметной крышей секретной части Главмикробиопрома при СМ СССР, доило державу подготовкой к тотальной биологической войне по обширной программе «Фермент» и ряду других, столь же масштабных и опасных. По программе «Метол» в «Биопрепарате» создавались штаммы бактерий и оружие на их основе, которые были бы устойчивы к антибиотикам «вероятного противника», причем в первую очередь создателей заботила бактерия чумы. Программа «Костер» предполагала разработку нового типа токсинного оружия — токсин не надо было вносить в организм врага, он должен был синтезироваться прямо в организме жертвы с помощью так называемых регуляторных пептидов и соответствующих генов. На этом деле озолотились 4 уже упоминавшихся института АН СССР и лично академики Ю. А. Овчинников и Г. К. Скрябин [10].

Третье главное управление при Минздраве СССР не столько обеспечивало надзор за безопасностью работ по созданию оружия массового поражения, в том числе биологического и химического, сколько кормилось по линии секретной и очень щедро финансировавшейся программы «Флейта».

Не отставали и «химики». У них была обширная программа «Фолиант» — по подготовке к химической войне с помощью химического оружия третьего поколения. За счет нее многие годы жили и кормились в основном спецработники Министерства химической промышленности СССР и сотрудники других ведомств, которые были «приобщены».

А работники Минлесхоза опустошали государственный бюджет страны за счет подготовки к войне против всякой растительности «вероятного противника» по линии секретной программы «Флора».

Не отставали и труженики Минсельхоза, которые пополняли бюджет своего ведомства обещаниями создать биологическое оружие против сельскохозяйственных животных «вероятного противника» в рамках секретной программы «Экология».

А еще были программы «Фуэтэ», «Фагот», «Фляга», «Фактор»… И так до бесконечности — советское секретное пространство было очень большим.

Достигли ли все эти программы своей цели? Безусловно, поскольку разведки стран, где укрывался вероятный противник советской власти, так и не дознались об уровне готовности Советского Союза к наступательной биологической и химической войне. Само собой разумеется, не знали об этом и советские граждане, каждому из которых была обещана жизнь при коммунизме, да к тому же в отдельной квартире. И советская бюрократия также достигла своей цели — она с большой пользой для себя растаскивала советский бюджет.

Как известно, самый лучший вид обороны — это наступление.

Можно только сожалеть, но сокрытие реальных фактов и выдвижение вместо фактов явной лжи для ряда изданий нашей прессы стало нормой [51, 53]. И это также находится в русле контрразведывательных операций. Например, что выдвигается нашей прессой — с подачи ВБК и не только — в качестве обвинений против Запада? Что будто бы очень велики траты на военно-биологические исследования и, естественно, малы у Советского Союза. Будто бы на Западе на эти цели работает очень большое количество персонала и, само собой, чрезвычайно малое в Советском Союзе. Будто бы на Западе на военно-биологические цели ориентировано великое множество учреждений (и малое количество в СССР) [51]. И т. д.