Книга Сказания Фелидии. Воины павшего феникса - Марина Маркелова

— Аллер! — сурово, почти приказывая, позвал Римальд. — Аллер, это я — Римальд. Я пришел, чтобы говорить с тобой.

Человек даже не шевельнулся, не грохнули, потревоженные неловким движением, в тюремной тишине кандалы. Аллер либо не слышал, либо не хотел слышать.

— До меня дошли дурные вести, — продолжал Римальд, не собираясь отступать, — я, надеюсь, ты понимаешь, о чем именно я говорю. Но мне бы хотелось услышать о произошедшем из твоих уст, Аллер. Что ты можешь сказать в свое оправдание? Или же ты опровергнешь все слухи? Отвечай, же

И снова слова пролетели мимо. Даже полу — мертвый взгляд узника не дернулся.

— Он, вообще-то, живой? — спросил Римальд у тюремщика еле слышным шепотом.

— Живой, — кивнул тот, — только помешанный. Я же вам говорил. Сидит в каком-то своем мире, пока что-нибудь его не заденет за живое. И побольнее.

— Вот, как, — Римальд нахмурился и почесал подбородок, — побольнее, говоришь?

И вдруг, коварно изменившись в лице, бросил пленнику жестокие слова:

— А как твоя жена, Аллер? Она погибла?!

И попал в цель. Как цепной пес на вора, бросился вперед Аллер. Загремели цепи, вытянулись в струны, сдерживая узника, отдернули назад вытянутые для атаки руки. Так он и замер, скованный, неповоротливый в метре от решетки, за которой стоял Римальд. Только лицо узника не изменило выражения. Оно осталось бесстрастно-окоченелым — лицом, на котором жили только глаза, теперь безжалостно буравящие своего врага.

— А ты не такой уж безумец, каким хочешь казаться, — сквозь зубы промолвил Римальд, оглядывая с ног до головы своего недавнего воина, — что-то понимаешь, соображаешь. Слушай меня, если твоя жена и погибла, то она сама виновата. Нечего было оставаться в городе. Их всех предупреждали, и было время уйти.

Аллер снова дернулся, порываясь освободиться и наброситься на того, кто позволял себе подобные бесчувственные слова.

Глядя на него, Римальд прищурился, чувствуя, как в сердце зарождается огненная обида. Дай Аллеру свободу, он действительно набросился бы на него, убил бы. То есть сделал бы то, что уже делал. Других доказательств не требовалось.

— Ты, — тон Римальда пополз выше, превращаясь в гневно-осуждающий, — не ожидал я такого от тебя, Аллер. Ни от кого из своих всадников, но от тебя меньше всего.

Что ты натворил, Аллер? Да ты даже не предатель, после этого. Ты — подлый ублюдок! Ты посмел поставить свои интересы выше интересов Фелидии, ты преступил клятву…

— Какую из?

Римальд чуть не поперхнулся. Вопрос Аллера, как будто вырвался из груди, обрел звук в воздухе, а не в глотке, потому что Римальд даже не увидел, как шевельнулись губы пленника. Он просто услышал хриплый и беззвучный голос, в котором с трудом узнавался человеческий.

— Что? Что ты сказал? Нет, я думал, что ты хоть раскаиваешься, сидя за решеткой. Что ж, Аллер, я даже рад, что ты здесь. Ты — несмываемое клеймо на «Крылатом». Будь ты проклят, Аллер. Ты и весь твой род. И не думай отсидеться за решеткой, тебе не будет подобной роскоши.

Римальд развернулся и шагнул к удивленному тюремщику.

— Мне нужно видеть судей, — бросил он в лицо мужчине, — и немедленно. Как это можно сделать?

— Никак, — пожал плечами растерянный тюремщик, — они не принимают посетителей. Они только отдают распоряжения, когда хотят беседовать с кем-то из заключенных.

— Хорошо, — Римальд продолжал наступать, — тогда куда они просят приводить заключенных. Я должен лично говорить с ними и как можно скорее.

— Да к чему такая спешка?! Уверен, и без ваших разговоров, они во всем разберутся. Судьи народ непредвзятый, парню не отвертеться.

— К чему спешка, спрашиваешь? Так я тебе отвечу. Этот человек виновен с гибели нескольких воинов, которые даже не в схватках пали. Они были убиты изподтишка, не ожидали удара, верили своему убийце! И это чудовище оказалось из моего отряда! Я годами добивался идеальной военной дисциплины, а теперь, из-за одного прогнившего звена все рушится до основания. Я не успокоюсь, пока этого пленника не постигнет самая высшая мера наказания. Другой он не заслуживает.

Тюремщик, удивляясь напору Главы «Крылатого», всмотрелся в узника, задумчиво покачал головой.

— Ну, я ничего не обещаю, — промолвил он несколько секунд спустя, почесывая подбородок, — с судьями тяжело разговаривать. Но, я постараюсь что-нибудь придумать, раз у вас такая сложная ситуация.

— Благодарю вас, — остыл Римальд,? вы правильно меня поняли. Преступники должны быть наказаны. И так наказаны, чтобы другим неповадно было.

За решеткой послышалось громыхание цепей. Аллер оставил попытки нападения, развернулся и сел возле стены в ту же позу, в которой его застал Римальд. До своей дальнейшей судьбы ему не было никакого дела.

ЭПИЛОГ

Стружка вилась под лезвием, обрывалась и сыпалась на землю. На закатном небе, словно сахар, пропитавшийся вишневым вареньем, алели облака. Рид прищурился, вглядываясь в яркие узоры угасающего небосвода.

— Красиво, правда? — он ткнул брата в бок, призывая поднять глаза, но Гаспер только коротко, недовольно, глухо выругался.

— Это тебе видней, — пробурчал он после, — небо, как небо. Обыкновенное.

— Завтра будет так же жарко, — задумчиво продолжал Рид, разглядывая причудливые формы легких, кружевных облаков, проплывающих над головами. — Может, даже жарче, чем сегодня. Тяжело будет возвращаться. Надо коней хорошенько напоить.

Его тянуло на разговоры, но Гаспер только покачал головой, поднес к глазам деревянную фигурку человечка, которую старательно вырезал уже больше часа и нахмурился. Выходило некрасиво. Одна рука игрушки была больше похожа на щупальце, другая превратилась в торчащую культю. Колени непропорционально коротких ног выпячивались назад, ступней у деревянного калеки не имелось. Голова же просто получилась квадратной. Несколько секунд Гаспер разглядывал это недоразумение, а затем сжал в кулаке и с размаху забросил деревянного уродца вдаль, словно целясь в раскрасневшийся лик угасающего солнца.

— Ты чего? — осторожно, протяжно спросил Рид, провожая взглядом деревяшку. — Она же не виновата, что у тебя руки к тонкой работе не приспособлены.

Гаспер не обернулся. Он смотрел в закат и думал. О том, что действительно не привык вырезать, рисовать, слагать стихи, играть на музыкальных инструментах. Он хорошо знал только одно — как обращаться с мечом. И это — не его вина, а того, что случилось здесь, в этих заброшенных стенах, двадцать лет назад. Кого винить, что он нелюдим и одинок? Что общается только со своей семьей? Некого. А если бы и было, корней уже не сыщешь.

— Ты любишь отца, Рид? — вдруг спросил он. — Нашего настоящего отца, я имею в виду.

Гаспер обернулся к брату. Рид изумленно моргал голубыми глазами, не понимая, как и откуда подобный вопрос мог возникнуть. Копия матери мужского пола. Это не возможно не признавать. Мягкий, добрый, отзывчивый, дружелюбный, безобидный. Сколько раз Гаспер в детстве заступался за него, зная, что сам Рид сдачи дать не в состоянии? Сколько вытаскивал из передряг? Потому что когда-то, в шесть лет, унося в слабых детских руках беспомощного младенца, тайком от взрослых клялся оберегать его до конца дней.