Книга Что же тут сложного? - Эллисон Пирсон

Временная парковка ровно напротив университета, на другой стороне улицы; моросит дождь, сибирский ветер треплет деревья. Прикрывая ладонью укладку, пробираюсь по топкой траве, опасаясь, как бы не сползли чулки, а один уже норовит. Смутно припоминаю статью из какого-то журнала, в котором предупреждали, что не надо надевать чулки сразу после того, как приняла ванну с пеной. И что мне было не выбрать практичные, соответствующие возрасту непрозрачные колготки?

Самое смешное, что я сама не знаю, какая именно Кейт идет на фуршет в комнату отдыха старшекурсников. Студентка из восемьдесят пятого года, что была вовлечена в мучительный любовный треугольник и с наслаждением переслушивала в плеере “Самую большую любовь” Уитни Хьюстон, опьяненная сексуальной властью над соперничающими ухажерами, или же Кейт теперешняя, мать подростков, с пропавшим без вести, предположительно погибшим либидо, которой через три месяца исполнится пятьдесят?

Да кто ж считает.

19:27

Мы с Деброй договорились встретиться у домика привратника и вместе пойти в колледж. На третьем курсе нам не раз доводилось делить с ней комнату (а на первом – парня, Двуличного Теда), и я решила: если вдруг окажется, что я изменилась до неузнаваемости, то уж огненно-рыжую Дебру Ричардсон заметят все и догадаются, что рядом с ней, скорее всего, Кейт Редди. Теперь-то я понимаю, что боюсь не постареть, а того, как другие воспримут меня постаревшую.

– Господи, Кейт, ты только посмотри на этих детей! – вскрикивает Деб, указывая на трех крепких парней, явно членов яхт-клуба, которые поднимаются по лестнице из бара. – Сколько им, лет девятнадцать? Ты можешь себе представить, что когда-то мы занимались сексом с такими малолетками?

– Да, но не забывай, что нам самим тогда было по девятнадцать.

Я ее почти не слышу, так сильно дует ветер. Его буйное дыхание несет нас через двор к широким филенчатым дверям столовой, таким знакомым, что я могу нарисовать их по памяти.

– Но они же просто младенцы, – смеется Деб, тыча пальцем в парней.

Так и есть, а ведь какими взрослыми мы казались себе в их возрасте. Парни оглядываются на нас, двух немолодых нарядных женщин, и отворачиваются. Наверное, думают, что мы матери кого-то из студентов.

19:41

Перед ужином подали аперитив, и наша толпа разделилась на островки. Все разбились на группы по пять-шесть человек. Шумные островки состоят из тех, кто и так регулярно общается. Для них это всего лишь очередная встреча, хотя и в более нарядных платьях, строгих костюмах и с выпивкой поприличнее. Тихие неловкие островки составлены из рыхлых мужчин и смущенных женщин, которые глазеют друг на друга и поддерживают самую пустую светскую беседу из возможных, силясь понять, кто же перед ними, кем они были когда-то и почему эти две версии не пересекаются.

На моем острове всего четверо обитателей – Деб, я, Фиона Джаггард и мужчина, которого никто из нас не знает. Опрятный, в овальных очочках, маленький, как ребенок, но одет продуманно; не переставая улыбаться, вежливо поворачивается и слушает, когда кто-то из нас говорит. Не удивлюсь, если окажется, что на самом деле это автоматон, который создали в экспериментальной научной лаборатории и вывезли на первое в жизни светское мероприятие.

Фиона же, напротив, воплощенная энергичность. Она всегда такой была. Помню, однажды на званом ужине она так расхохоталась, что у нее портвейн носом пошел. Сидевшие дальше за столом подумали, ей нос расквасили в драке. “Эта девица – свой парень”, – сказал мне как-то поклонник, и я не поняла, с восторгом или с испугом. У Фионы четыре брата, два младших и два старших, так что в детстве она все каникулы играла в крикет и строила на деревьях домики из досок. Как-то раз, когда мы жили в общежитии, сломался бойлер. Четыре дня все остальные ходили грязные и вонючие, Фи же вставала в семь утра и весело мылась холодной водой, зычным альтом напевая что-то из репертуара Гилберта и Салливана.

Годы ее не утихомирили, и улыбка ничуть не потускнела. На Фионе темно-красное бархатное платье: может, боится, что снова чихнет портвейном?

– Где ты живешь, Фи?

– В Пиддлтрентхайде.

– Я серьезно.

– В Пиддлтрентхайде. Это реальное место. Конечно, не дом, а развалюха, но я считаю, что шанс поселиться в деревне под названием Пиддл упускать нельзя, – смеется Фиона, обращаясь к Человеку-роботу. Мне показалось или он действительно кивнул ей в знак того, что понял шутку? Возможно, собравшие его аспиранты перед тем, как отправить сюда, включили функцию “восприятие юмора”. – Чертово платье, – поеживается Фи. – Слишком мало. Сто лет не надевала нарядные шмотки. Раскопала его в секонд-хенде в Дорчестере. – Она обводит пальцем высокий вырез. – Ужасно давит. Чувствую себя как лабрадор.

– Помнишь то синее платье, в котором ты пошла на танцы? – спрашивает Деб. – Те самые, на которых ты…

– Господи боже! – восклицает Фи, задев локоть официанта, который ходит по залу, наполняя бокалы. Он проливает вино на хрупкую худую блондинку из соседней группы; женщина вздрагивает, как от кипятка. – Оно слетело на пол прямо во время танца. Бедный Гаррет Тингамми получил по морде. На большее он со мной и не мог рассчитывать, если уж на то пошло. Теперь-то что уж. Одну грудь мне оттяпали три месяца назад. Потому и без декольте.

Мы с Деб дружно берем Фиону за руки, как будто она едва не упала или того и гляди упадет.

– Фи, мне так жаль, я не знала…

– Да ну что вы, все в порядке, выявили на ранней стадии и так далее. Мне повезло. Мой терапевт моментально сообразил, что к чему. В душе нащупала в груди уплотнение размером с орешек, а через полтора месяца мне уже вставляли имплант. Сиська стала краше прежней, если уж начистоту. Джонни держался молодцом. Сказал, мол, скоро снова будешь скакать.

– Ох уж эти мужчины, – отвечает Деб, осекается, извиняется перед Человеком-роботом, и тот наклоняет голову ровно на тридцать градусов, чтобы показать, что извинения приняты.

– Да я только повеселилась, – говорит Фи. – Что толку себя жалеть. Тем более должен же кто-то всем рулить. Оно само собой не разрулится.

– Чем – всем?

– Клубом верховой езды для инвалидов. Большое дело. Раньше там были только пиддлерцы, потом к ним занесло меня, так что теперь с божьей помощью я там всем заправляю. Детишек к нам возят со всей страны. Некоторые лошадей в глаза не видели, бедняжки. И на поле-то отродясь не бывали, не говоря уж о паддоке. – Фи допивает вино, запрокинув голову, точно горький пьяница. – Такие, кстати, больше всего привязываются к лошадям.

– То есть диплом по теологии тебе все-таки пригодился.

– Еще бы. Отрастила здоровенный нимб.

Она протягивает руку и выхватывает бутылку у официанта, который застывает с открытым ртом. Фи наполняет бокалы до краев – всем, кроме Человека-робота. Поскольку она выше на полфута, то пытается налить сверху и в итоге обливает шампанским его тонкое запястье и, к моему веселью, дорогие часы с металлическим браслетом. “Ой”, – говорит Фи. Я жду, что робот перегорит и взорвется фонтаном искр.