Книга Книга снобов, написанная одним из них - Уильям Теккерей

О чем бы и о ком бы ни писал в этой книге Теккерей, всю ее с начала до конца пронизывает ирония, распространенная автором и на самого себя. По словам Честертона, «задумать „Книгу снобов“ мог и Диккенс, и Дуглас Джеррольд; но только Теккерей мог сочинить бессмертный подзаголовок: „В описании одного из них“». В начале книги автор выступает от лица «Панча», и на рисунках то и дело мелькает носатый карлик — Петрушка-Панч. К концу же он все чаще называет себя «мистер Сноб», и даже его жена, «миссис Сноб», оказывается зараженной общим недугом. Так за словами писателя слышится мысль «все мы грешны», и это, порой притупляя острие сатиры, делает позицию автора приемлемой для большего круга читателей.

По свидетельству одного знакомого Теккерея, тот в 1858 году сказал ему, что «ненавидит „Книгу снобов“ от первой до последней строчки, просто не может ее читать». Эти слова, сказанные в разговоре об исторических романах Теккерея, отчасти можно объяснить тем, что за истекшие десять лет он проникся интересом и уважением к историческому прошлому своей родины и ко многим ее традициям; но главное — за эти десять лет сильно изменилось его мировоззрение, в частности — его политические взгляды. Даже в 40-х годах, в самую радикальную пору «Панча», Теккерей держался более умеренных взглядов, чем иные его сотрудники, скажем — тот же Дуглас Джеррольд, с годами же он все более терпимо смотрит на пороки существующей системы, полагая, видимо, что если и можно чего-то добиться, то разве что улучшения нравов.

«Книгой снобов» завершается первый этап творчества Теккерея. Закончено формирование индивидуального писательского метода. Задумано большое полотно — «Ярмарка тщеславия» (над первыми набросками к которой автор уже работал в пору написания «Снобов»). И на страницах «Ярмарки», а затем и «Истории Пенденниса», мы встретим лица, сценки и ситуации, уже знакомые нам по «Книге снобов» и некоторым более ранним работам. Но здесь это только эскизы, едва намеченные типы, (как, например, генерал Тафто), тогда как в позднейших произведениях они претворятся в полнокровные художественные образы, созданные зрелым мастером, и обретут свое место в общей сложной, многоплановой композиции прославленных романов.

М. Ларин