Книга Видок. Неживая легенда - Григорий Шаргородский

– Даже несмотря на… – Я так и не смог заставить себя упомянуть упокоение упырицы, дабы не нарушить казавшегося мне очень хрупким равновесия.

Кикимору мне в тещи! Да я с императором был наглее, а тут боюсь лишний раз кашлянуть.

– У меня с дочерьми своеобразные отношения. Двух старших пришлось убить лично. Третья погибла, выполняя мой приказ. Пятую, как говорится у вас, людей, упокоили вы, господин видок, возможно, избавив этим меня от будущих проблем.

Я в буквальном смысле прикусил себе язык, чтобы не ляпнуть: «Не за что».

– У нее был приказ тихо достать господина профессора из узилища, – продолжил вампир, отпив из бокала, – но она решила порезвиться и сделать все громко. Хотя должен признать, поднятый Бьянкой переполох в московском курятнике очень помог мне завершить дело максимально эффективно. И вот мы здесь.

Цепеш сделал жест бокалом, явно намереваясь переключить мое внимание на профессора.

Я с трудом повернулся в другую сторону. Одновременно я был рад видеть этого человека и в то же время хотел, чтобы эта встреча никогда не состоялась. На обеде с цесаревичем я твердо назвал Нартова своим другом. Увы, сейчас от былой уверенности не осталось и следа.

– Мне жаль, Игнат Дормидонтович, что я доставил вам столько хлопот, – с мудрой и грустной улыбкой заявил этот социопат, который в принципе не должен испытывать вообще никаких чувств. – И хочу извиниться за мои слова при нашей последней встрече. Я был немного не в себе.

– А сейчас в себе? – не выдержал я.

– Да, – спокойно кивнул Нартов, – мне пришлось многое обдумать, и теперь я вижу, что вы были совершенно правы.

– В чем? – немного опешил я от подобного поворота разговора.

Он что, сейчас начнет каяться?

– Во многом. Считаю ли я свои прошлые деяния неправильными? Конечно, и больше так не поступлю, потому что моя неосмотрительность лишила меня множества возможностей на пути познания истины. – Профессор опять перешел на менторский тон в своей особой экспрессивной манере. – Не будь вас – нашелся бы кто-то другой. А еще все могло закончиться народным бунтом и даже аутодафе. С толпой мне не справиться. История знает множество примеров подобной гибели великих волшебников. Но я сейчас не об этом. Сожалею ли я о том, что сделал? Нет! – стукнул ладонью по столешнице профессор, да так, что подскочила посуда. – Я поступал так, как до меня поступали сотни экспериментаторов, и разница лишь в потере контроля и осторожности. Вы ведь сталкивались с артефактами, залечивающими ранения средней тяжести, синяки, трещины в ребрах и тому подобное?

– Да, – ответил я, вспоминая манипуляции, которые совершал Ян Нигульсович над моими ранами после приключений на болотах. Да и шар в руках валашского целителя был еще свеж в памяти.

– Но уверен, вы не догадываетесь, сколько людей погибло, пока удалось правильно настроить магический конструкт? – сузив глаза, спросил профессор. – Конечно, это были приговоренные к смерти убийцы. И даже если бы власти обнародовали эти сведения, обыватели не стали бы возражать. Ведь они уже давно отделили себя от преступников и других нежелательных элементов. Причем не вникая в мотивы, толкнувшие отверженных на преступление, и легко навешивая на них ярлык изгоев. Значит, лелеемая вами мораль на всех не распространяется?

– Я не стал бы приветствовать смертельные опыты даже на преступниках.

– Вот поэтому вы мне и нравитесь, как цельная личность без двойных стандартов. А что, если для меня бесполезный человек хуже преступника? Могу я позволить себе вольность обращаться с этим налетом на теле рода человеческого для блага этого самого человечества?

– Нет, – не унимался я, – потому что это неправильно! В корне, в принципе. Боюсь, мы никогда не поймем друг друга.

– Поверьте, – с почему-то разозлившей меня грустью вздохнул профессор. – Я-то вас понимаю, но, боюсь, вы не в полной мере осознаете, в каком обществе живете. Как вы думаете, скольких людей мне пришлось лишить жизни в том месте, куда вы меня отправили? Если надеетесь, что на опыты пошли лишь отпетые душегубы, то напрасно.

Нартов явно разозлился, и, если честно, я его понимал. Старая душа почти всю прошлую жизнь была покрыта толстым слоем цинизма, но сейчас сия корка дала множество трещин под давлением юношеского, чисто химического максимализма. И от этого я злился еще больше.

Как ни странно, помощь в нашем стремящемся в тупик споре пришла от вампира.

– Господа, – вмешался в диспут Цепеш, – давайте закроем эту тему, потому что я вижу, насколько она неприятна вам обоим. Господин Силаев, думаю, вам придется смириться с тем, что профессор и дальше продолжит умерщвлять людей во имя науки ну и для пользы моему государству.

Кикимору мне в тещи!

Привыкнув к открытости и несдержанности в спорах с профессором, я позволил себе раздраженный взгляд в сторону Цепеша.

Дракуле хватило легкой улыбки, очень похожей на оскал, чтобы мороз в очередной раз пробежался по моему позвоночнику, уже протоптав там тропинку. Это вам не император, который всего лишь простой человек. Это – монстр заоблачного уровня. Даже моя молодецкая удаль забилась в самый темный уголок сознания и не пищала, звериным чутьем ощущая присутствие рядом смертельно опасного хищника. Уверен, что, если хозяин застолья вздумает оторвать мне голову, я даже не замечу, как он встанет со стула. Да что уж там, сейчас, когда на мне не было амулета профессора, вампир легко мог довести меня до такой степени страха, что и медвежья болезнь показалась бы легкой неприятностью.

Внезапно воспоминание о защитном артефакте кольнуло меня упреком. Я тут разыгрываю из себя рыцаря в белом, а профессор защищает меня как может. В ответ на этот довод в памяти отозвались страх и мучения, которые мне пришлось разделить с жертвами Мясника.

Как же все сложно!

Очень странно, но мысленные терзания позволили успокоиться.

– Простите меня за несдержанность, ваше величество.

Цепеш кивнул мне, принимая извинения. Но его показное благодушие было лишь маской, за которой пряталась совершенно непредсказуемая тварь с непонятной для меня логикой, и жизненно важно было помнить об этом постоянно.

– В чем-то вы оба правы, но при этом ошибаетесь, – все так же вальяжно покачивая бокалом, заговорил Цепеш, – но сейчас важнее то, что профессор нужен мне, а ему почему-то нужна ваша жизнь, господин видок. Так что возникает определенная дилемма. Мне важно, чтобы у господина Нартова было хорошее настроение, но вы не способствуете этому. С другой стороны, если наказать вас за это, то подобное вряд ли обрадует моего компаньона.

Ого! Компаньона? Любопытные у них расклады получаются. Даже стало интересно, какие такие услуги профессор может предоставить упырю, что тот так носится с Федором Андреевичем.

– Как вы уже, должно быть, заметили, – продолжал вещать Цепеш, – мы, стригои, не подвержены мирским страстям. Мной руководит только здравый смысл и желание обеспечить будущее своему народу. И живому, и неживому. Так что убийством дочери вы не причинили мне душевной боли. Просто потому что души у меня уже нет. Да и у вас с этим определенные проблемы.