Книга Савойская терция - Чёрный Лев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь османы все силы бросили против крепости. Грохотали орудия, снося стены и укрепления, гибли люди, но они пока держались.
Несчастья обрушились на них разом, в один день.
Стоном ужаса, плачем и скорбными криками встретили защитники крепости весть, что вода, видимо из-за сильных обстрелов и сотрясания почвы ушла из одного колодца, а второй засыпало рухнувшей башней.
Начало июля, самая страшная жара, сухой, обжигающий дыхание ветер из пустыни, на небе ни облачка и нет надежды на дождь, а они полностью остались без воды.
Альваро подошёл к завалу. Сильнее чем жажда и зной, его убивали взгляды тысяч людей, смотрящих на него, как на Спасителя. А он, что он мог? Да ничего.
– Расчищайте завал, отправьте людей ко второму колодцу, пусть копают глубже. Может вода, ушла не глубоко.
И словно сотня аркебуз бахнула ему в спину, когда он развернулся и пошагал прочь. Он не видел их, но ощущал, эти взгляды людей, полные страха, отчаяния, гнева и ненависти.
– Вы что, приказа не слышали? – спасая своего маэстро-дель-кампо, обрушился на толпу старый ветеран Рамон Корейра. – Разбирайте завал, копайте землю, ищите воду!
Вода! Это магическое слово – вода! Она стала ценой и смыслом жизни в осаждённой крепости. Альваро де Санде, поставил у склада, где хранились её запасы, верных и преданных часовых, и лично, каждое утро, отпускал её – по одной ложке, и то, только раненным. И жадным взором, провожали все остальные, водоноса с бурдюком бесценной воды, шедшего к госпиталю в окружении испанских офицеров.
Прошла неделя.
Песок горел под ногами, солнце пылало, раскаленные камни излучали жар. Все они посерели, иссохли, губы у всех растрескались, глаза налились кровью. Уже сотни человек умерли от жажды, оставшиеся в живых, кто падал полумёртвым, а кто бродил по крепости, в надежде найти хоть каплю воды.
И каждую ночь, десятки смельчаков, перелезали через стену, и пытались пробраться к колодцам в оливковой роще. Многих ловили, и на глазах защитников крепости, страшно казнили – сажали на кол, живьём сдирали кожу, варили в котлах с кипящим маслом. Но были и такие, кто пробирался к колодцам, пил там в волю, а потом и тащил в крепость несколько бурдюков с водой. Таких смельчаков встречали как героев, кадждый протягивал руку – может хоть капля драгоценной влаги упадёт в ладонь.
Пияле-паша надумал отравить колодцы, но воспротивился Драгут, которому принадлежал остров. А Пияле-паша торопился. До него дошли слухи, что в Константинополе враги копают под него, строять козни и заговоры, клевещут и наговаривают на него султану. И он ещё дважды бросал свои войска на штурм.
Крепость сражалась!
Альваро де Санде поспевал всюду, всегда был на самых опасных участках, распухшим языком, хрипом и шёпотом он отдавал приказы, и умирающие от жажды люди, едва ворочавшиеся и переставляющие ноги, отбили все атаки!
Но 29 июля наступил предел. Мучения жаждой пересилили всё. Солдаты окружили своего командующего.
– Веди нас!
– Уж лучше сдохнуть от османской пули, чем медленно иссыхать тут от жажды!
– Веди нас!
– Веди!
– На врага!
К счастью, влаги в теле давно уже не было. А то, старый солдат, заплакал бы, от переполнявших его душу чувств. Но всё-таки, защипало глаза, и Альваро де Санде, воодушевлённый единым порывом своих храбрецов, широко улыбась, поднёс к ним ладонь.
– Лучше смерть, чем бесчестье! Готовьтесь к битве, мои отважные воины, я, поведу вас!
Нашли только одного живого, совсем обессиленного барабанщика. Его поставили в строй, поддерживая с двух сторон. И он, сначала робко и тихо, но потом, вспомнив былое, всё громче и бойчее, забил, заиграл марш испанской пехоты, зовущий на битву.
Османы не ожидали атаки, этих нескольких сотен живых мертвецов, уже давно похоронив их. Но они шли! Сам Пияли-паша, стоял и смотрел, с растерянностью и ужасом, на бредущих, ощетинившихся пиками, христиан. На ненавистные ему их знамёна с крестом. Долго он так стоял, не веря в реальность происходящего.
Инстинкт вёл их к оливковой роще, к колодцам с водой, на первых порах они легко преодолели полчища разбегающихся в страхе врагов. Траншеи, брустверы, рвы, трупы, загрождения из кольев, о Боже, как же невыносимо трудно переставлять ноги… И как хочется пить! Пить! Пить!
Османы опомнились, загрохотали их пушки, стрелки и лучники охватили их с флангов.
И каждый убитый, падая, счастливо шептал:
– Слава Богу! Слава Христу!
Драгут набросился на них со своими алжирцами, шли в атаку, не уступая испанской пехоте в мерной поступи, янычары.
А до колодцев ещё триста шагов! Двести! Редели их ряды, плотнее смыкали строй живые, и они шли! Но враг вцепился в них крепко, не отступая…
Рамиро Менасальбас, обернулся, как-то виновато глянул на него своим окровавленным лицом, и повалился ничком.
Альваро де Санде, сквозь туман и кровавое марево в глазах, увидел перед собой высокий, белый колпак янычара, и рубанул по нему, вложив в удар все свои последние силы. Он пытался ещё раз поднять меч, но его выбили из рук, удар ятагана обрушился ему на плечо, копьём пробили левую ногу, вот оно, оскаленное, беззубое лицо янычара, занесшего над ними руку…и темнота…
Оставшиеся в живых, продержались в крепости ещё два дня, и только на закате 31 июля, когда был убит последний её защитник – капитан Луис Муньес, христианская крепость пала.
Кап…кап…кап… Вот уже на протяжении четырёх лет, ежедневно, он слышит это, ставшее вечным, как…кап…кап… По началу сводившее с ума и изматывающее душу… кап…кап…кап… Но потом ставшее привычным, отчитывающее мгновения его жизни… кап…кап…кап… За день набегает полная плошка воды, поддерживая его силы и не давая умереть от жажды. Кап…кап…кап…
«Что-то сегодня, этот чёрт одноглазый, задерживается с обедом». Но в тёмных углах уже завозились и запищали крысы, почувствовам запах еды.
– Тихо, вы там! А то всех перевешаю! – прикрикнул на них Альваро де Санде.
Он сел на отполированные его телом нары, поплотнее закутался в своё дырявое рубище, и накинул на плечи тонкое шерстяное одеяло. Холодало, шла поздняя осень 1564 года. «Дадут или не дадут мне новое одеяло на зиму?» – занимало его мысли. «Заглянет или не заглянет сегодня в камеру, этот одноглазый урод?» Он вперил взгляд в маленькое окошечко на двери, и это было его единственным развлечением на данный момент.
Наверху гулко бахнула дверь, и по коридору зашаркали знакомые шаги. «Наконец-то!»
Со скрипом окошечко на двери откинулось, и рука поставила на узкую полочку деревянную миску с супом и сухарь. «Сегодня, не заглянул. Ах, ты, циклоп проклятый!» Надсмотрщик, побрезговал, что-то промычал, и не стал забирать полное нечистот ведро.
