Книга Правила игры без правил - Эдуард Геворкян

Мне стало скучно. И стыдно. Стыдно за его Учителя, пусть даже Клецанда и отрекся от него.

— Вам, наверно, трудно давалась История Разума? — участливо спросил я. — Могу порекомендовать отличный восстановительный курс.

— Благодарю, — спокойно ответил Клецанда. — Непременно воспользуюсь вашей рекомендацией. Но если вы считаете, что за какие-то тысячелетия индивидуальная ответственность исчерпала себя…

Не дослушав, я подошел к нему, взял за локти и, легко приподняв, отодвинул от входа.

— Сейчас я уйду, а если ваши авантюристы попробуют меня задержать… Словом, не советую!

— Куда же вы? — удивленно развел руками Клецанда. — Напротив, это я уйду. Вам совершенно незачем уходить. Вы что же, свою квартиру не узнаете? Впрочем, мы перенесли мебель в соседнюю комнату. Беспокоились за вас. Извините.

И вышел.

После гипнарка с координацией плоховато, но хорош же я! Заперли, заточили, ах, ах! Не узнать свое жилье?! Вон на стене напротив висит маленькая картина Бояджяна: по степи мчатся, словно волны, всадники на коротконогих лошадках, а над степью тяжелые полосы облаков…

Включив окно, я несколько секунд смотрел на зеленое кольцо парка. Его наискось пересекал гребной канал, с высоты казавшийся темной трещиной.

На седьмой год мы переехали в Базмашен, в учебный центр. Родители остались в доме, место им нравилось. Встречались с ними раз в неделю. Дети врывались ко мне в любое время суток и по страшному секрету, разумеется, сообщали, что они придумали для воскресного подарка и почему для него необходимо сию секунду и откуда угодно достать три килограмма лимонных ягод, двести метров нитинола, ореховую тянучку, губчатую платину и все такое…

Мурад, Семен и Лена дружили с соседней Десяткой. У остальных тоже было немало друзей по школьному городку. У меня прибавилось забот. Много сил и времени отнимало планирование: надо было срочно выяснять, кто из Учителей наиболее силен в прекрасном чтении, кто в биофизике, идти ли к ним на урок или приглашать их Десятку к нам. При этом ломая голову, увеличивать ли частоту таких посещений до двух раз в неделю или, наоборот, пора на некоторое время локализовать учебный процесс.

Голова пухнет от массы сопутствующих дел, а тут вдруг вылезает, скажем, Аршак с проблемами энформных логик, а ты сразу и не сообразишь, за что хвататься. Матричную историю и математическую философию в Школе я вытягивал на пределе своих возможностей.

Какое это было время! На сентябрьских торжествах я познакомился с Лизой. До моего Выпуска оставалось четыре года, а ее — три. Поначалу все было хорошо, но через год я вернул ей Слово, потом у нас наладилось, потом опять мы запутались… Так, в общем, до сих пор ни я, ни она не разобрались, что кому надо. Каждый остался при своем Слове, с ним, наверно, и успокоимся. Не судьба.

В последние годы, правда, отношения наши упростились, и Лиза несколько приутихла, и я расслабился, но прошлых лет растаял след. Где ты, школьный городок? Где ты, сентябрь?..

В десятилетнем возрасте у детей обострилось критическое осмысление мира. Ничего на веру не принимается, аксиомы и авторитеты пробуются на зуб, идет вторая волна вопросов. И среди них многократно и в самых забавных вариациях: неужели Учителю так трудно за всю свою жизнь воспитать только десять человек?

Рано или поздно задается этот вопрос. Потом еще и еще раз. Главное, почувствовать момент, когда наступила пора рассказа об учителях. Почему ими гордится человечество, какая лежит на них чудовищная ответственность за все и вся, почему последнее слово всегда остается за Учителем и почему за радостью мира иногда скрывается невидимая никому усталая печаль Учителя.

С этого начинается введение к курсу Истории Разума и продолжается до самого конца. В это же время Учитель начинает приглядываться к своим ученикам, чтобы за оставшиеся до выпуска годы успеть подготовить Первого и Второго, возможных кандидатов в учителя. Сколько их отсеялось, а сколько отвели себя сами! Это не делало чести их Учителю, но это было честно. Учитель — не разработчик, не мастер и даже не мотиватор. Он не имеет права ошибаться. Если ошибся — не Учитель! Как я…

Из-за пустяковой, возможно, ошибки такой позорный финал! Нет, у нас не бывает пустяковых ошибок, любая ошибка — конец! Но где, когда? Вывернуть Вселенную наизнанку, пустить время вспять, секунда за секундой просмотреть все сначала, найти неправедное слово, неверное действие…

Кончено, бывший!.. Теперь уже просто — учитель. Сколько «бывших» наберется на наш век? Пять или шесть, хоть отсчет веди! «Это был восьмой год от провала бывшего Учителя Шамиссо», — скажут историки, а курсанты будут понимающе кивать. Позорная точка отсчета!

И бедной усеченной Десятке переломан хребет бережным, неназойливым вниманием. Вежливые просьбы о внеочередном контрольном замере, мало ли что всплывет еще! Долгие месяцы, если не годы, будет восстанавливаться спокойная уверенность в себе. Бедный Мурад…

Закат на Багряной красив. Горизонт расслаивается на синие и красные полосы, медленно наливается фиолетовым небо, а в нем время от времени расцветают стрельчатые цветы метеорных дождей.

Перенося ящик из соседнего помещения, я задел боком терминальный выступ стола и чуть не выронил груз. Подхватывая его, случайно задел скобу фиксатора. И, разумеется, скоба осталась дурацким кольцом на моем пальце, а ящик немедленно распался на тонкие полоски. На пол со стуком посыпались видеоблоки, у некоторых отвалились крышки, и тонкие радужные диски разлетелись по комнате. Я постоял над безобразной кучей, затем махнул рукой и сел прямо на линопласт, посреди развала, собирая блоки по годам и разглядывая пометки на дисках.

С видеоблоками я возился долго и отсидел ногу. Чтобы размяться, решил пройтись, обойти территорию.

Снаружи было не очень темно, что-то вроде земных сумерек. Но темнее здесь не бывает.

Под окном зарылся в мох по самый клюв шар-цыпленок. Мне показалось, что он стал чуть больше. Может, это другой цыпленок? Хотя нет, вот темное пятнышко на клюве.

Я пошел по тропинке к кубу синтезатора, от него к реактору, хотел спуститься к реке, но посмотрел на часы и передумал.

Сегодня я надел часы. Сегодня день связи.

Код вызова я оставил только Лизе. Потом, когда-нибудь, я попрошу ее дать код Десятке… вернее — девятке.

За семь минут до связи я был уже за столом. Перевел дыхание, быстро сварил кофе и успел сделать несколько глотков.

Сигнал вызова я заглушил до предела и поэтому его не услышал. Вспыхнул экран, на нем появился юноша с эмблемой прямой связи на рукаве.

— Здравствуйте, — сказал он и замялся. На секунду, не больше. — Вы просили связь на полчаса. Если вам понадобится, можно будет продлить.

— Спасибо, думаю, что не понадобится, — ответил я совершенно искренне.

Каждая секунда прямой связи съедала уйму энергии, а я и так вечный должник.