Книга Дорога на эшафот - Вячеслав Софронов

– Вас просят войти.

Тот поднялся, скорчив при этом гримасу, и вошел в кабинет, причем молодой человек услужливо приоткрыл перед ним дверь. Потом, повернувшись к Мировичу, проговорил, как бы оправдываясь:

– Теперь у нас каждый никудышный лекаришка, ежели он из-за границы приехал, считает себя человеком наипервейшим и требует к себе особой почтительности. Приходится им потакать, а то разобидятся.

Затем он прошел к небольшой конторке и стал перелистывать толстенную тетрадь, торопливо делая в ней какие-то пометки. Мирович же, никогда ранее не сидевший в ожидании приема у столь высокого начальства, чувствовал себя явно не в своей тарелке и постоянно посматривал на дверь, за которой скрылся, судя по словам секретаря, «никудышный лекаришка».

«Что же это за птица такая, Никита Панин, к которому на прием не так-то просто попасть? Небось в фаворе у нового императора, коль при своем месте остался и людишки разные к нему зачем-то идут…» – рассуждал он, чтобы хоть как-то скрасить тягостное и непривычное для него ожидание в приемной большого вельможи.

2

Меж тем Никита Иванович Панин являл собой фигуру замечательнейшую и прелюбопытнейшую и многим отличался от прочих попавших в фавор личностей, приближенных ко двору. Рожденный еще во времена царствования императора Петра, он, как и многие генеральские дети, отдан был в конногвардейский полк и пребывал там долгое время на унтер-офицерских должностях, не имея хода наверх при немецких начальствующих чинах.

Может быть, с тем и вышел бы он в отставку, ежели бы не восшествие на престол дочери Петровой, Елизаветы, чему немало их полк поспособствовал. Так или иначе, он оказался на виду и самой императрицей был отмечен. И все бы, глядишь, пошло у него ладно, но вот приметливый глаз графа Шувалова усмотрел в нем человека дельного, а потому, как он верно решил, для самого Шувалова в делах дворцовых опасного. И нежданно-негаданно Никита Иванович из конногвардейского седла перенесен был волей шуваловской в кресло шведского и датского посла на долгий срок. Но это неожиданное перемещение пошло наделенному острым умом и цепкой памятью бывшему конногвардейцу на огромную пользу, дав опыт политических игр и ходов на шахматной доске, где главные фигуры были отнюдь не игрушечные, а живые, подверженные не только взятию, но и умерщвлению.

Незадолго до смерти своей императрица вдруг вспомнила о существовании шведского посла Никиты Панина и вызвала его в Россию. А произошло это во многом благодаря выдвижению на самые высокие военные чины его единоутробного брата Петра Ивановича во время затянувшейся Прусской кампании. Здесь Никите Ивановичу пожаловали чин обер-гофмейстера и назначили, казалось бы, на малоприметную должность главного наставника царевича Павла Петровича. Граф Шувалов при этом известии поморщился, но возражать не стал, полагая, что на этой должности Никита Иванович задержится надолго, коль не навсегда.

Но он недооценил хватки и способностей своего отлученного от двора на долгий срок соперника, умевшего войти в любой круг должностных лиц и занять там положение важное, едва ли не центральное. К тому же Никите Ивановичу был открыт доступ не только в покои четы наследников, но и к самой императрице, живо интересовавшейся воспитанием своего единственного внука. В короткий срок он сделался нужным всем, кто искал продвижения по службе и безуспешно обивал высокие и труднодоступные служебные пороги различных ведомств и коллегий. Непостижимым для стороннего взгляда образом члены противоборствующих партий начали обращаться к нему за советом и поддержкой. Таким образом он сделался известным во всех сферах и перипетиях дворцовой жизни и окружил себя людьми, во многие секреты посвященными, и незаметно мог надавить на нужную пружинку сложного государственного управления, оставаясь в тени и для несведущего ока человеком неприметным и малозначимым.

Безусловно ратуя за дальнейшее благополучие своего отечества, видел он неблагоприятный ход российской политической игры, резко поменявшей правила и цели с воцарением нового императора. В результате произошедших на российском престоле изменений оказались утеряны все плоды и выгоды победы до конца незавершенной Прусской кампании. Подписанный императором, названным Петром Третьим, в спешке и сумятице Петербургский мир с Пруссией возвращал ей все завоеванные через кровь и неимоверное напряжение сил западные прибалтийские территории, а вместе с тем и присягнувшие России живущие там разноплеменные народы, чем был нанесен невосполнимый экономический и моральный урон державе. Мало того, император отринул вчерашнюю союзницу в лице Австрии и, передав королю Фридриху целый корпус когда-то плененного пруссаками графа Захара Григорьевича Чернышева, повелел ему выступить против австрийских войск совместно с теми, кого они совсем недавно считали своими врагами и противниками.

Все это произвело в обществе ропот и несогласие, о чем Никита Иванович великолепно знал и немало тому способствовал, замышляя на сей раз беспроигрышную комбинацию на придворной шахматной доске, где королева могла стать главной фигурой, сделав один-единственный ход. В шахматной игре такой ход недопустим и создателями ее не предусмотрен, но в играх за царский престол, где победителю достается ни много ни мало, а государственная корона, все комбинации и маневры хороши и идут в ход, была бы только тому малейшая возможность.

Так что Никита Иванович, будучи игроком первостатейным, держал в своей голове развитие игры, затеянной задолго до него. Вовлеченный в нешуточную партию, он отлично понимал, что ставкой в случае проигрыша может оказаться его собственная жизнь. В любом случае пока что у него был выбор, за какие фигуры и на чьей стороне применить свои способности, дабы в конечном итоге оказаться в ситуации выигрышной, а еще лучше и вовсе беспроигрышной. Потому, будучи человеком осторожным и осмотрительным, он предпочитал в открытую не делать те или иные ходы, а как бы наблюдать со стороны, будто бы эта игра его не касается.

Вольно или нет, но постепенно к нему перешли налаженные связи и знакомства некогда всесильного канцлера Бестужева, остававшегося у себя в имении, но напряженно следившего за всем, что происходило в столице. Потому и Гаврила Андреевич Кураев какое-то время после отставки своего патрона оставался не у дел и без столь необходимого ему покровительства. Однажды встретившись с Никитой Ивановичем в доме у своего давнего знакомца Ивана Порфирьевича Елагина, быстро нашел с ним общий язык и даже получил незначительное место в штате дворцовых служителей.

Там он, к своему удивлению, обнаружил массу известных ему лиц, что при иных обстоятельствах счел бы совпадением. Будучи хорошо знаком с явными и скрытыми подводными течениями столичной жизни, без труда сообразил: новому императору вряд ли удастся в одночасье поменять жизненный уклад и давние традиции дворцовой жизни. Заложенный первым российским императором камень государственности оказался достаточно прочен и незыблем. И те, кто имел власть и влияние вчера, не желали отдавать ее кому-либо и сегодня. Правда, круг их стал настолько широк и разнообразен, что порой какой-нибудь коллежский секретаришка, обладая известной сноровкой и опять же связями, оказывался сильней и значительней в государственном деле, нежели возомнивший себя пупом земли чванливый сенатор.