Книга Глубина - Ян Валетов

Губатый, не теряя времени, нырнул за ними растопыривая руки, чтобы нащупать Изотову. Конечно, Ленка могла оказаться и под упавшими сейфами, но тут еще бабка надвое гадала – как упадет, как придавит и придавит ли…

И Пименов не ошибся. Руки Изотовой ухватили его за раненую кисть, и он вытащил Ленку из корабельного чрева, как неуклюжий буксир выволакивает из узкой бухты круизник.

Она была в панике. Губатый сразу определил это по рваному ритму движений. По-хорошему – медлить было нельзя. Надо было сразу начинать подъем – воздуха оставалось на 9 минут, если верить компьютеру, и на меньший срок, если верить интуиции. Пименов принял решение. Он развернул Ленку лицом к себе и встряхнул, как мог. Он видел ее глаза за стеклом маски, но не был уверен, что Изотова видит его. Она была смертельно испугана этими минутами заточения, испугана донельзя. Может быть потому, что наверху, на корме «Тайны», лежал тот, кто провел на дне долгие годы, безо всякой надежды подняться наверх, и Изотова знала, что близка к тому, чтобы повторить его судьбу. Но, встретившись с Губатым глазами, Изотова замерла, будто бы Леха дал ей пощечину, и сразу же перестала хаотично двигать руками и ногами. Пименов встряхнул ее еще раз, уже на всякий случай, и показал пальцем наверх. Изотова энергично замотала головой и, выскользнув прочь из пименовских объятий, метнулась к каюте, из которой секунды назад спаслась чудом.

Времени на борьбу и споры не было – это Губатый понимал. Потратить несколько минут на то, чтобы вытащить Изотову из внутренних помещений «Ноты» было равносильно тому, что за эти несколько минут помочь ей осуществить задуманное.

Мощный подводный фонарь светил словно через молоко, но разобраться в обстановке было несложно. Механизм запирания капитанского сейфа прогнил настолько, что удар, пришедшийся в запорное колесо, практически уничтожил замок и петли. Дверца просела, съехала набок и Ленка, просунув нож в щель, сдвигала ее все дальше. В конце концов вторая петля отвалилась тоже и Изотова, сунув руки вовнутрь ящика, начала выбрасывать наружу его содержимое: какие-то похожие на обрывки сгнивших тряпок куски, кожаный переплет без единого листика внутри… Потом в руках у нее оказалась объемистая шкатулка, похожая на денежный ящик. Делались когда-то такие для хранения ценностей в пути – вместительные, достаточно прочные, с неплохим замком. Судя по тому, что Ленке для того, чтобы достать находку, понадобилась помощь второй руки – шкатулка была тяжелой. Изотова, не глядя, сунула ее в руки Пименова и принялась шарить дальше в верхнем отделении сейфа. Там обнаружился ржавый револьвер, больше похожий на кусок темно-красной глины с торчащим из него стволом, старинный бронзовый секстант и шкатулка размером поменьше.

Шесть минут – воздуха на вторую декомпрессионную остановку могло не хватить. Губатый принялся оттаскивать Ленку от сейфа, но Изотова больно его лягнула и сноровисто, словно грузчик, налегла на опустевший ящик, сдвигая его в сторону.

Сейф Чердынцева лежал на боку, и обрезанные куски фалов свисали с запорного колеса, как мертвые щупальца. Изотова попыталась его перевернуть, но даже не сдвинула с места, и, только отчаявшись приподнять непосильный груз, взглянула на Губатого, висевшего вплотную рядом с ней. Пименов встретил ее отчаянный взгляд и покачал головой, а потом показал на пальцах оставшееся время – четыре минуты. Пальцы – а именно по ним пришелся удар – были ободраны почти до кости и из ран в воде расползались облачка крови.

Ленка замотала головой, но Губатый ухватил ее за кисть и, придерживая раненой рукой прорезиненный мешок с добычей, притороченный к поясу, рванулся вверх, таща Изотову за собой.

На вторую декомпрессию воздуха не хватило.

Они вынырнули у подветренного борта «Тайны». В бухте уже творился настоящий ад. В берег с пушечным грохотом били волны, полоса гальки и камней практически исчезла. Та часть берега, где под осыпью находилась могила Чердынцева, от прибоя страдала меньше – там волна уже теряла свою убийственную мощь, обрушиваясь на каменную банку в сорока метрах от береговой линии, и гудела гневно мощными водоворотами, отступая в море. Воздух дрожал от ветра. Скала прикрывала «Тайну» от прямых ударов ветра и волн, но все равно они силились сорвать бот с якорей, и мощные цепи, доставшиеся «Тайне» из прошлой военно-водолазной жизни, надсадно скрежетали в клюзах.

Они висели, ухватившись за фал, свисающий с борта, дрожащие, замерзшие и обессиленные. Изотова, все еще дыша со свистом, сдвинула маску на лоб и неловко, словно слепая, коснулась ледяными пальцами небритой щеки Пименова. Губатый попытался улыбнуться ей в ответ, но мышцы лица онемели, и вместо ободряющей улыбки получилась какая-то страшноватая гримаса.

Ленка попыталась что-то сказать, но ее почти не было слышно за грозным гулом, наполняющим воздух. Но Губатому показалось, а, может быть, и не показалось, что она сказала: «Спасибо!».

Когда Пименов исхитрился подняться по болтающемуся, как свиной хвост, короткому штормтрапу на палубу, ему стало страшно по-настоящему.

Небо над морем было цвета детского пюре «земляника со сливками» – смесь серого, розового и сиреневого с пороховым, металлическим отблеском. Это «пюре» клубилось, как дым пожарища, над потерявшей все оттенки синего водой. Море стало пепельно-серым и даже черным в некоторых местах – наверное, когда-то именно в такую погоду оно получило свое имя. Оно кипело – только снизу поднимались не безобидные пузырьки, а свинцовые, тяжелые валы, украшенные траурными кружевами грязной пены. Над «Тайной» все еще светило яркое солнце, и контраст между синевой мертвеющего от урагана неба и надвигающимся на него штормовым фронтом мог привести в ужас самого отчаянного моряка.

И Пименов, и Кущенко, и Изотова выросли в Новороссийске и видели шторма подобные этому. Они видели и зимнюю «бору», с легкостью срывавшую крыши с домов, ломающую заводские трубы, выворачивавшую вековые деревья и уносившую их в море. Но одно дело видеть все это с берега, и совершенно другое – встретить шторм такой силы на борту утлого суденышка, пусть и укрывшегося за невысокой скалой в крошечной бухте. Находиться вблизи от берега было даже опаснее, чем в нескольких милях от него. Здесь, в зоне прибоя, там, где шельф поднимался вверх до небольших глубин, волны могли достигать добрых десяти метров в высоту, а для такой волны подхватить суденышко вроде «Тайны» и разбить его всмятку о береговые скалы было так же легко, как человеку сдуть песок с ладони.

Кущенко стоял у фальшборта, в каких-то нелепых штанах, которые нашел в каюте бота и, не отрываясь, смотрел на «Ласточку», которая билась в волнах, словно в силках, волоча якоря по ненадежному дну. Пименов провел в море достаточно времени, чтобы с первого взгляда понять, что яхте конец. Каждый взлет на гребень передвигал ее на несколько метров ближе к берегу, и якоря не оборвало только потому, что они не держали белый, стройный корпус судна на месте, а медленно ползли по дну. До начала длинной каменной гряды, скрывавшейся в пене, оставалось всего ничего, и как только якоря «станут», «Ласточка» обречена. Несерьезные троса лопнут, как струны под рукой пьяного гитариста, и яхту вышвырнет сначала на банку, где ее разнесет вдребезги первый же вал, а потом и на берег, где останки будут превращены в пыль ударами о скалы. Гибель ее была неизбежна, и предотвратить эту гибель не было никакой возможности. Займись этим Кущ еще полчаса назад, когда они с Ленкой начали погружение – яхту можно было спрятать за приземистым и широким крупом «Тайны», а сейчас… Впрочем можно было рискнуть, но делать этого Губатый никак не собирался. В конце концов, Владимир Анатольевич небедный человек и вполне может позволить себе еще одну яхту, например – «Ласточку-2». И даже «Ласточку-3».