Книга Столетняя война - Эжен Перруа

Чтобы удовлетворить все аппетиты и пристроить всех протеже принцев, мало периодически устраивать чистки. Рост числа должностей, обычное явление в любом бюрократическом государстве, жалобы на который не прекращались весь XIV в., при Карле VI приобрел столь неимоверный масштаб, что это вызывало тревогу. В парламенте, в Счетной палате, в Палате эд к обычному составу советников и докладчиков добавлялись «экстраординарные» чиновники, которых становилось все больше. Тщетно торжественные ордонансы периодически декретировали упразднение лишних должностей, скрупулезно устанавливали максимальный штат каждого управления. Очень скоро после них появлялись королевские предписания, вводившие новые назначения «вопреки всем ордонансам, противоречащим этому». В верховных судах принцип кооптации, введенный «мармузетами», никогда не применялся. Если возникало противодействие, то в ту или иную контору, чтобы добиться приема в нее протеже принца сверх штата, отправлялся лично канцлер. Еще более вопиющий избыток служащих — в ведомстве королевского двора, дворов королевы, дофина, королевских детей, где не было контроля со стороны опытных чиновников. Суммы на содержание этой челяди росли каждый день. В 1406 г. на питание чиновников ведомства двора уходит 60 000 ливров, на столовое серебро — 30 000 ливров, а были еще чрезвычайные расходы, почти вдвое превышавшие все остальные, вместе взятые. Когда наличных денег не хватало, функционеры этого ведомства прибегали к праву на реквизицию и изъятие, от которого страдали поставщики двора.

Все эти чиновники ненасытно поглощали золото и серебро. В завтрашнем дне они не были уверены и поэтому старались как можно быстрее воспользоваться случаем, систематически прикарманивая государственные доходы. Взяточничество служащих, хронический порок средневековой администрации, принимало устрашающие размеры. Пример подали принцы, а другие от мала до велика ему последовали. Ежегодное жалованье канцлера Арно де Корби составляло 2000 ливров, сумму, существенную для тех времен, но ему было этого мало. Он назначил себе еще 2000 ливров экстраординарного жалованья, столько же из поступлений налога эд, столько же за наложение печати, получил проценты от расходов на Канцелярию, не говоря уже о взятках и подношениях. Жалованье нижестоящим чиновникам выплачивалось нерегулярно, и из положения они выходили сами, прибегая к различным мошенническим приемам.

Дело в том, что контрольные органы, обязанные надзирать за всей этой администрацией, постепенно разросшейся — потребности каждого текущего момента приводили к возникновению нового нароста, — оказались неэффективными. Счетная палата, основная часть каркаса монархии, могла бы поставить препятствия для этого процесса, возглавить сопротивление честных функционеров монархическому произволу. Однако эта хранительница домена не могла оспаривать властных приказов, которые велели ей соглашаться на отчуждения и утверждать разорительные пожалования. Время от времени отчуждения, сделанные после определенной, порой довольно давней даты, все чохом отменялись. Но едва начиналось расследование, которое могло бы позволить навести порядок в домене, как заинтересованные лица заставляли чиновников подтвердить прежние пожалования и уже домогались новых. Недобросовестные счетоводы не боялись контроля палаты, потому что она не располагала средствами принуждения. Наконец, система ассигнований и расписок (decharges),B соответствии с которой из отдельной статьи дохода вычитали издержки, была распространена настолько, что многие сборщики обязаны были платить больше, чем собирали, отчего всякий контроль расходов делался иллюзорным. Эти ассигнования часто подложны, их даже не предоставляли в финансовые службы для контрассигнации; выдавались векселя на предъявителя, где сумму указывал по своему усмотрению получатель денег.

Государство обкрадывали повсюду, доводя его до банкротства. Тем не менее налоги, уже постоянно взимаемые после их введения в 1383 г., периодически повышались. Налог на продажу увеличился с 12 до 18 денье на ливр, то есть с 5 до 7,5%, налог на вино — с 12,5 до 25%; габель, первоначально установленную в размере 20 франков на мюид[107], удвоили; талья, приносившая в 1402 г. 1200 000 ливров, в 1408 г. достигла 1 800 000 ливров. Несмотря на это, пропасть углублялась. В Сберегательную кассу (Epargne), организованную Карлом V для хранения излишков доходов, ежегодно поступал авансовый платеж с поступлений эд, но на следующий день после перечисления касса оказывалась пустой. В 1411 г. в кассе эд Лангедока хранилось всего 2500 ливров. Деньги добывались всевозможными хитрыми путями, и хоть ни один из них не нов, число их пугающе росло: выплаты в счет будущих доходов, десятина с церкви (под предлогом покрытия расходов на политику единения), вычеты из жалованья, принудительные займы у чиновников и горожан, ссуды под залог драгоценностей, закладывание домениальных доходов.

Когда над королевством вновь нависнет угроза войны, Франция при правительстве Карла VI окажется беднее, чем в свое время при непредусмотрительном Филиппе VI или нуждающемся Иоанне Добром.

Административная анархия, которую мы попытались изобразить как можно точнее, проникла в государственные механизмы лишь постепенно. Все эти злоупотребления, ни одно из которых не было новостью и в 1380 г., понемногу широко распространились. До 1400 г. те из «мармузетов», кто еще удерживался у власти, могли частично смягчать их последствия. Потом этот недуг резко обострился, поощряемый соперничеством принцев. Политическая борьба, к описанию которой мы теперь перейдем, лишь способствовала распространению халатности, мошенничества, взяточничества, но не создала их. Жажда наживы и грабежа, одушевлявшая принцев в гражданской войне, косвенным путем усугубила и эти пороки.

Благодаря безумию короля дядья и кузены Карла VI с 1392 г. вернули себе места в Совете и потребовали своей доли в щедротах, которыми четыре года пользовался один Людовик Орлеанский. Их аппетиты были слишком велики, чтобы при тогдашнем истощении королевства их можно было удовлетворить все одновременно. Между столькими претендентами неизбежно должно было возникнуть соперничество. Вскоре из этой группы выделятся и вступят в ожесточенную борьбу двое — герцоги Орлеанский и Бургундский. Остальные, не отказываясь ни от каких притязаний, в предстоящем поединке станут лишь поддерживать того или другого. Молодые принцы Анжуйские были всецело погружены в свои неаполитанские мечты, воплощения которых они упорно добивались. Стареющий Людовик де Бурбон — в 1410 г. его сменит сын, Иоанн I, — не рвался на первое место, весь поглощенный округлением своих владений за счет покупок или наследования земель. Герцог Беррийский легко удовлетворял свою дорогостоящую страсть к меценатству при помощи богатых доходов от своего апанажа, а также от Лангедока, наместником которого он еще раз стал в 1401 г. Но Филиппа Бургундского и Людовика Орлеанского равно снедала жажда власти. Они соперничали за влияние на больного суверена, и верх брал то один, то другой. Никакое соглашение между ними было невозможно; очень скоро они начнут противоборствовать во всем, даже в сферах, где у них как будто нет личных интересов, лишь ради того, чтобы помешать политике другого. В Италии Людовик безусловно рассчитывал на поддержку тестя, чтобы создать на землях, окружающих Асти, обширное ломбардское княжество; поэтому Филипп сразу же поддержит антимиланскую политику королевы и Виттельсбахов, будет ратовать за союз с Флоренцией и, добившись оккупации Генуи, сорвет планы герцога Орлеанского. Когда речь зашла о достижении единения в лоне церкви, герцог Бургундский, а за ним, не столь активно, и другие принцы, потребовал решительных мер, способствовал принятию решения об отказе от повиновения, добился отправки на берега Роны небольшого отряда, запершего упрямого Бенедикта XIII в папской крепости. А Людовик Орлеанский использовал свои новые успехи, чтобы его назначили защитником этого понтифика, и из духа противоречия ратовал за примирение. С 1401 г. он разжигал недовольство всех, чьи интересы затронул отказ от повиновения, — прелатов, приходских священников, клевретов университета, сговаривался с анжуйскими чиновниками, помог Бенедикту бежать и укрыться в Провансе и, наконец, спровоцировал возврат к повиновению.