Книга Пока Фрейд спал. Энциклопедия человеческих пороков - Николай Никулин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы поддаемся манипуляции рекламы и желаем купить именно тот бренд, который по неизвестным нам причинам ассоциируется с качеством (или еще каким-нибудь символическим содержанием). Впрочем, к чему это морализаторство?..
Каждому воздастся по вере его. А путь к истине, как известно, весьма тернист. Но разумным людям этого не понять.
Глава о том, что осторожность еще никому не мешала
«Когда кто-то поинтересовался, почему спартанцы сражаются под звуки флейты, Агесилай сказал: „Это делается для того, чтобы по соблюдению ритма сразу выявить, кто храбр, а кто трус“».
Ночь заставляет содрогнуться даже самого смелого человека. В темноте трудно что-либо разобрать – столб перед тобой, машина или таинственный незнакомец. Именно незнание побуждает нас включить фантазию. Так древние придумывали людей с песьей головой, страшных существ, как Сцилла и Харибда, модель мира, где земля держалась на трех слонах, стоявших, в свою очередь, на черепахе. И ровно так же наше архаическое сознание начинает заполнять пустоты подсознательными страхами. А вдруг? А что, если? А как быть? И тогда человек включает осторожность и начинает вести себя совсем иначе – долой дерзость и самоуверенность, которыми он кичился еще несколько часов назад перед своими знакомыми в баре. Там было светло, многолюдно и, к слову, подпитывал алкоголь. Но когда ты наедине со своими страхами, моментально наступает трезвость, и ты уже хочешь скорее выйти на свет. Страхи – это проявление здравомыслия. В каких-то ситуациях – здравомыслия инстинктивного.
В трусости нет ничего постыдного, потому что она естественна. Но поскольку мы живем в обществе, где идеалы сильнее правды, слабости, как считается, нужно преодолевать. «Посмотри на себя, ты так и хочешь всю жизнь прожить трусом?» – говорят, глядя на себя в зеркало, люди, надеясь таким психологическим путем внушить себе уверенности.
Дело, конечно, хорошее. И быть смелым – задача благородная. Но скорее из области этики, а не психологии. Ведь этика изучает человека таким, каким он должен быть. А психология – таким, какой он есть на самом деле.
А какой он? Каким может быть трус?
Если трус боится в темноте встретиться с маньяком, то его трусость биологическая. Его можно понять – мало кто желал бы оказаться в подобном положении.
Если трус боится в темноте встретить супруга, то его трусость социальная. Всякое бывает: придешь, бывало, пьяным и думаешь: «Вот сейчас мне достанется! Хорошо бы, чтобы свет был выключен и все спали». Ситуация знакомая.
Если же трус боится в темноте встретить самого себя, то его трусость экзистенциальная. Оставаться наедине с самим собой и своими мыслями, пожалуй, испытание не из легких. Мысли о тщетности бытия могут вызвать приступы тошноты! – спросите у Жан-Поля Сартра, он об этом книгу написал.
Все ситуации объяснимы, и страх, конечно, весьма рационален. Но далее мы сталкиваемся с тем, как мы реагируем на обстоятельства. Как трус? Или как храбрец?
Спартанцы, например, прославились в истории тем, что никого не боялись. Трудно представить себе такое. Может быть, историки врут? Не те, что сегодня денно и нощно ковыряются в архивах, а те, кто жили еще в те времена и воочию наблюдали отвагу неустрашимых бойцов. Но приходится принять на веру то обстоятельство, что жили они в простых условиях, прихотливостью не отличались, слабых детей сбрасывали со скалы, а после поражения домой живыми никогда не возвращались. Трусость – слово, которого они не знали. Плутарх в «Изречениях спартанских женщин» вспоминает:
Что и говорить, не только сами спартанцы, но и их матери предпочитали смерть постыдной трусости. Умереть в бою – разве это не красивая смерть? Какой еще народ после спартанцев мог похвастаться подобной доблестью? Никакой! Не случайно появилась поговорка, что «спартанский воин стоит несколько других воинов».
Но между тем с тех самых времен трусость неразрывно следовала по одному пути с глупостью, невежеством, застенчивостью и многими другими пороками. И поскольку столь военизированных обществ больше никогда не существовало (хотя и про Спарту можно подсунуть дюжину провокационных историй), то и к трусам стали относиться толерантно.
Впрочем, трус – это типаж затейливый. Трусами, как правило, являются пусть и смешные, но вдумчивые люди. Классическая пара в литературе – это хозяин и его слуга. Хозяин, как правило, отличается достоинством и статью; ему, в общем, и положено этим отличаться, ведь в нем течет голубая кровь. Простолюдин же отличается качествами пошлыми и вульгарными, в частности трусостью. Но если посмотреть на эту пару более внимательно, то можно задаться вопросом: а что бы делал хозяин, не будь у него такого прозорливого слуги? Ведь в «истории» попадает как раз не слуга, зато слуге приходится эти неприятности хитрым образом разрешать. Трус ли он? Разумеется, он первым бежит с поля боя, как только чувствует опасность. Но иной раз его опасения можно по-человечески понять. Вспомним Дон Кихота, который как только не изгалялся, дабы проявить свои рыцарские достоинства: и с мельницами сражался, и заключенных освобождал, и питал куртуазные чувства к женщине, не сказать чтобы достойной таких притязаний. И ведь предупреждал его Санчо Панса, советовал не ввязываться в авантюру, так нет, обвиняемый в элементарной трусости, он вынужден был в итоге с хозяином соглашаться. «Рыцарь без страха и упрека» – такой символический титул могут носить лишь необычайные смельчаки. И Дон Кихот, живший в своем вымышленном идеальном мире, тоже тщился эти идеалы восстановить. Но, как мы уже громогласно заявили выше, времена спартанцев канули в Лету, а значит, трусость поменяла свой статус.
Поэт Мариенгоф вот как сравнивал философа Жан-Жака Руссо с поэтом Полем Верленом.
«Куртизанка сказала Жан-Жаку Руссо, испугавшемуся близости и принявшемуся изучать ее тело:
– Оставь женщин и займись математикой.
А Рембо не боялся – и овладел несколькими туземными диалектами самым приятным способом: он завел нечто вроде гарема из женщин, принадлежащих к различным племенам.
