Книга Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных? - Франс В.М. де Валь

Этот тип памяти работает, когда человекообразные обезьяны реагируют на сигналы, связанные с событиями, произошедшими много лет назад. Подобная память помогает шимпанзе добывать пищу: за день они обходят до десятка плодовых деревьев. Как они узнают, куда им направляться? В джунглях слишком много деревьев, чтобы полагаться на счастливый случай. Работая в национальном парке Тай в Кот д'Ивуар, голландский приматолог Карлин Джанмаат обнаружила, что человекообразные обезьяны превосходно запоминают места кормежки. Они ищут преимущественно те деревья, на которых питались в предшествующие годы. Если они находят дерево со множеством спелых плодов, то остаются на нем, пока не объедаются до изнеможения, а через пару дней обязательно возвращаются. Джанмаат описывает, как шимпанзе строят временные гнезда (в которых проводят всего одну ночь) по дороге к таким деревьям и встают до рассвета, чего они обычно терпеть не могут. Отважная ученая следовала за группой шимпанзе пешком, и, хотя обычно обезьяны не обращали внимания, когда она спотыкалась или наступала на хрустящую ветку, на этот раз все они поворачивались и пристально смотрели на нее, так что ей было не по себе. Звуки привлекают внимание, а обезьяны нервничали в сумерках. Это было объяснимо, потому что недавно у одной из самок леопард утащил детеныша.

Несмотря на затаенный страх, шимпанзе предприняли далекое путешествие к фиговому дереву, на котором недавно кормились. Они старались успеть к новому урожаю фиг. Этим мягким сладким плодам отдают предпочтение многие лесные животные — от белок до птиц-носорогов, так что раннее прибытие было единственным способом получить преимущество в сборе плодов. Примечательно, что чем дальше расположено дерево от их ночлега, тем раньше шимпанзе отправляются в путь, поэтому в любом случае оказываются на месте примерно в одно и то же время. Это предполагает расчет времени в зависимости от предполагаемого расстояния. Все это убедило Джанмаат в том, что шимпанзе активно используют предшествующий опыт, чтобы спланировать сытный завтрак{296}.

Эстонско-канадский психолог Эндел Тулвинг определил событийную память как воспоминание о том, что случилось, где случилось и когда случилось. Это подтолкнуло исследование памяти к выяснению трех обстоятельств события: что, где, когда{297}. Хотя описанные выше примеры, по всей видимости, соответствуют этому списку, необходимо было провести более строго контролируемые эксперименты. Первое опровержение концепции Тулвинга, согласно которой событийная память характерна только для человека, было получено именно в таком эксперименте, но не на человекообразных обезьянах, а на птицах. Ники Клейтон совместно с Энтони Дикинсоном использовала привычку кустарниковых соек делать запасы, чтобы выяснить, что они помнят о спрятанной пище. Птицам давали различную пищу: скоропортящуюся (мучных червей) и долго хранящуюся (арахис). Четыре часа спустя сойки отыскивали мучных червей — свою любимую пищу — прежде, чем орехи. Однако через пять дней их предпочтения менялись: они даже не пытались искать мучных червей, которые уже испортились и стали несъедобными, но даже через такой долгий срок прекрасно помнили, где спрятали орехи. К тому времени ученые составили представление о системе поиска у соек — были проведены эксперименты в отсутствие пищи, и одним из значимых факторов оказался запах. Но исследование с орехами и червями было очень изобретательным и включало несколько дополнительных контролей, так что ученые смогли заключить, что сойки помнят, какие они сделали запасы, в каком месте и в какой момент времени. Таким образом, их память хранит все три обстоятельства события{298}.

Доводы в пользу наличия у животных событийной памяти еще укрепились, когда американские психологи Стефани Бабб и Джонатан Кристалл исследовали поведение крыс в звездообразном лабиринте с восемью ответвлениями. Крысы усвоили, что если они побывали в данном ответвлении и съели находившуюся там пищу, то ее там больше нет и возвращаться туда не имеет смысла. Тем не менее было одно исключение. Крысы случайно обнаружили, что шоколадные шарики восполняются после долгого перерыва. У крыс сформировались соответствующие ожидания относительно этого вида лакомства — где и когда его можно найти. Они возвращались в нужное ответвление, но после продолжительного времени. Другими словами, крысы знали, что, где и когда, если дело касалось шоколадных шариков{299}.

Однако Тулвинга и некоторых других ученых эти результаты не удовлетворили. Мы не получили представления — что так красочно удалось сделать Прусту, — каким образом птицы, крысы и человекообразные обезьяны оперируют собственной памятью. Какое участие принимает в этом сознание и принимает ли вообще? Воспринимают ли они свое прошлое как часть собственной истории? Поскольку на эти вопросы не нашлось ответов, было предложено ограничить толкование термина, наделив животных памятью, «похожей на событийную». Я не согласен с этим отходным маневром, поскольку он придает вес с трудом поддающейся определению способности человеческой памяти, известной только благодаря самоанализу и языку. Хотя язык помогает выразить воспоминания, он вряд ли служит их основой. Я бы предпочел снять бремя доказательств с животных, особенно если речь идет о близких нам видах. Если другие приматы вспоминают события с той же точностью, что и люди, скорее всего, они делают это тем же способом. Тем, кто утверждает, что человеческая память основана на уникальных особенностях сознания, следует продемонстрировать эти особенности, чтобы доказать свою точку зрения.

Все это может быть буквально в наших головах.

Зонтик для кота

Дискуссии о том, как животные оценивают протяженность времени, разгорелись еще больше, когда речь зашла о будущем. Кто когда-нибудь слышал, чтобы животные размышляли о предстоящих событиях? Тулвинг основывался на том, что знал о Кешью, своем коте. Кешью, по-видимому, умел предсказывать дождь и находить от него укрытия, рассказывал Тулвинг, но «не был настолько предусмотрителен, чтобы взять с собой зонтик»{300}. Обобщая это проницательное наблюдение для всего животного царства, именитый ученый пояснил, что, хотя животные приспосабливаются к существующим обстоятельствам, они вряд ли способны вообразить будущее.

Другой сторонник человеческой исключительности заметил, что «нет никаких объективных свидетельств, что животные когда-либо принимали пятилетний план»{301}. Действительно, но много ли людей делали это? У меня пятилетний план ассоциируется с централизованным руководством, поэтому я предпочитаю примеры, связанные с повседневной жизнью животных и людей. Например, я могу запланировать купить бакалейные товары по дороге домой или решить озадачить своих студентов письменным опросом на следующей неделе. Такова суть нашего планирования. Это немногим отличается от истории, которой открывается книга о Франье — шимпанзе, которая собрала всю солому в своей спальне, чтобы устроить теплое гнездо под открытым небом. Существенно, что она приняла такое решения, находясь в помещении, до того, как ощутила холод снаружи, поскольку это соответствует так называемому «тесту с помощью ложки», предложенному Тулвингом. В эстонской истории для детей девочке снится праздник у друзей, на котором все угощаются шоколадным пудингом, кроме нее, потому что она не захватила с собой ложку. Чтобы такого больше не случилось, она ложится спать, сжимая ложку в руках. Тулвинг предлагает два критерия для определения планирования будущего. Во-первых, поведение не должно непосредственно вытекать из текущих потребностей и желаний. Во-вторых, обстоятельства, в которых планируется будущая ситуация, должны отличаться от существующих обстоятельств. Девочке нужна была ложка не в постели, а на вечеринке с шоколадным пудингом, которую она ожидала увидеть во сне{302}.