Книга Истоки морали. В поисках человеческого у приматов - Франс В.М. де Валь

Но прежде чем прийти к выводу о том, что танатофобия[103*] разделяет нас и наших ближайших родичей, следует сказать еще об одном — о том, о чем я не могу не думать всякий раз, разглядывая «Сад земных наслаждений» Босха. Большую часть времени мы, вместо того чтобы думать о смерти, отгоняем эти мысли прочь. Ни один нормальный человек, конечно, не станет отрицать тот факт, что он смертен, но многие ведут себя так, как будто им предстоит жить вечно. Картина Босха представляет собой одно большое предостережение против этой иллюзии. В «Саду» полно одиноких людей среднего возраста, занятых собственными маленькими удовольствиями. «Без всякой мысли о будущем, — по словам одного эксперта, — их единственный грех — неведение греха». Несмотря на то, что тут изображено множество людей, каждая из обнаженных фигур кажется одинокой и устремленной вовнутрь; в этом они похожи на современных подростков, которые даже в компании остаются приклеенными каждый к своему смартфону. Гедонисты на центральной панели «Сада» не растят детей и не производят ничего полезного; они заключены в собственные экзистенциальные коконы, разве что иногда предаются эротическим играм, для которых нужен партнер. Если это рай вожделения, то это рай, лишенный цели и свершений. Люди в нем, кажется, ничего не знают о большом мире, о смерти и разрушении, которые с неизбежностью уготованы и им. Они ведут себя так, будто бессмертны. С другой стороны мы, зрители, видим ужасающую правую панель и знаем, что ждет их буквально за углом, защищающим их от внешнего мира. Человек справа, с другой стороны, смотрит через стеклянную трубу (намек на алхимию) на крысу. Символизм неясен, но я невольно вижу в этом человеке ученого-бихевиориста.

Турецкая писательница Элиф Шафак на радиошоу «Шестьдесят две секунды на идею, способную изменить мир» обратилась за вдохновением к рекомендации суфистов вкусить смерть прежде смерти. Буддизм тоже знаком с этой идеей и предлагает прибегнуть к подобному средству, чтобы освободиться и принять свою смерть. Но поскольку современный мир основан на отрицании смерти, сказала Шафак, нам всем следовало бы посетить специальный салон вроде парикмахерской, где на один час нам дали бы ощутить смерть, нашу собственную смерть. Она утверждала, что такая процедура смягчила бы сердце и научила бы нас полнее ценить жизнь. Хотя все мы понимаем, что смертны, применить это знание в реальной жизни нам очень трудно. Выслушав ее предложение, я решил, что это было бы очень полезно для людей среднего возраста, но моим сверстникам уже не нужно. Люди моего поколения или видели смерть своих родителей, или готовы к тому, что она может произойти в любой момент. Нам приходилось терять братьев или сестер, друзей, супругов, может быть, даже детей. У нас есть друзья, страдающие болезнью Паркинсона, раком, синдромом Альцгеймера или другими страшными заболеваниями. Чем старше мы становимся, тем сильнее чувствуем разрушительное воздействие физического характера, связанное с собственным старением, тем отчетливее ощущаем, что наше время на земле ограничено.

Многочисленные искатели удовольствий «Сада земных наслаждений» живут каждый в собственном коконе. Пузырь этой пары часто интерпретируют как отдельное помещение, сделанное из треснувшего стекла и символизирующее хрупкость любви. Но трещины больше похожи на вены амниотического мешка[104*].

Питер Брейгель-старший сумел выразить эту мысль так красноречиво и страшно, как только возможно в рамках одной картины. Мы видим телеги, полные черепов, а люди всех сословий без различия — от фермеров до епископов и аристократов — отправляются в потусторонний мир. Мертвые надвигаются на живых как непобедимая армия и загоняют их в гигантские ловушки, а где-то далеко бушуют пожары. На горизонте кого-то вешают, пес пожирает лицо мертвой женщины, а человека с жерновом на шее вот-вот бросят в воду. Гости, собравшиеся за столом, пытаются сопротивляться, но напрасно: они вытаскивают шпаги из ножен или убегают от надвигающихся трупов, а в правом нижнем углу картины ничего не замечающий влюбленный играет на лютне для женщины, за спиной которой его радостно передразнивает скелет. Картина с изображением отвратительной армии смерти и разрушения написана Брейгелем в 1562 г. — на полвека позже, чем «Сад» Босха, откуда, видимо, и позаимствована идея ада на земле. Работа очень точно названа — «Триумф смерти».

Современным эквивалентом этой картины является произведение современного британского художника Дэмиена Хёрста под названием «Физическая невозможность смерти в сознании живущего». Произведение представляет собой тело тигровой акулы, заключенное в громадную витрину с формальдегидом; акула так велика, а ее полный зубов рот так широко открыт, что перспектива смерти в зале рядом с ней кажется очень близкой. Когда эта акула только появилась в нью-йоркском Метрополитен-музее, говорили, что она «одновременно жизнь и смерть, воплощенные так, что не поймешь, пока не увидишь ее молча висящей там, в своем бассейне». Но было и другое описание: говорили, что это произведение искусства — всего лишь невероятно дорогая рыба без чипсов.

Смерть столь трудно принять, что мы всеми силами стараемся об этом не думать и ведем себя так, будто усопший переселяется куда-то в лучшее место, где мы однажды с ним встретимся. Сложные погребальные обряды восходят к нашим предкам-кроманьонцам, которые провожали умерших в путь с украшениями — бусами из слоновой кости, браслетами и ожерельями. Никто не стал бы оставлять в могиле так много ценных вещей, если бы не верил в загробную жизнь. Мы — единственный биологический вид, который проводит подобные ритуалы и получает от них какое-то утешение, но замечу, что я лично не до конца убежден, что только нам дано знать о собственной смерти. Молодой самец Рео может оказаться здесь не лучшим примером. Неминуемая смерть в этом возрасте редко воспринимается всерьез. У многих видов стареющие особи ведут себя заметно мудрее молодых, и постепенная, на протяжении многих лет, потеря сил и физических возможностей воспринимается, вероятно, совершенно иначе, чем внезапная неподвижность, поразившая Рео. Когда постаревший шимпанзе замечает, что забираться на деревья становится все труднее и труднее, или слону становится все сложнее успевать за стадом, может ли быть, чтобы эти особи не примеряли то, что узнали раньше о жизни и смерти, к собственным телам?

Нельзя утверждать наверняка, но и исключить невозможно.

Когда Фрейд струсил

Сформулировать такое определение религии, с которым бы все согласились, невозможно. Как-то я участвовал в форуме при Американской академии религии, и кто-то предложил для начала дать общую дефиницию предмета обсуждения. Это предложение, такое разумное на первый взгляд, было подавлено в зародыше другим участником. Он напомнил всем, что в последний раз, когда они попытались дать определение религии, половина аудитории в гневе покинула зал. И это в академии, в названии которой указывается ее объект изучения! Так что давайте просто скажем, что религия — это общее для группы людей поклонение сверхъестественному, священному или духовному, а также связанные с этим символы, обряды и богослужения. Такое определение не разграничивает духовность и религию, хотя требование коллективности поклонения исключает индивидуальные представления и оставляет для рассмотрения только групповые явления. При подобном определении религия свойственна всем людям.