Книга Все для тебя - Лидия Лукьяненко

Он малодушно сжег его, испугавшись возвращения былой боли. Он убил свою любовь и теперь окаменел навеки в скорби и отчаянии…

Он проснулся в испарине и первое время не мог сообразить, где находится. Солнце почти село. Отдыхающие один за другим расходились от бассейна. Сейчас они отправятся по своим апартаментам, примут душ, переоденутся к ужину и начнется другая часть отдыха: вечерний концерт итальянца-гитариста, дискотека, оживление у бара, курение кальяна. Все женщины от двенадцати до восьмидесяти лет нарядятся, накрасятся и будут прогуливаться в поисках развлечений.

Он тряхнул головой, прогоняя остатки сна, и потер небритый подбородок. Пожалуй, придется побриться. Трехдневная щетина вряд ли его украшает. Борода хоть и светлая, но растет густо и высоко, закрывая полщеки до самых очков, а на солнце приобретает противный рыжий оттенок. Вике очень не нравилось, когда он отпускал бороду. Она утверждала, что он становится похож на старого боцмана с пиратского корабля. Да, завтра с утра придется избавиться от этой растительности, иначе потом половина лица будет белой, половина — загорелой.

Он вернулся в номер, принял душ, тщательно причесал короткие волосы и переоделся в светлые летние брюки и футболку. Потянулся было за бритвой, но остановился. Лучше уж с утра, на свежевыбритую кожу и загар ровнее ляжет. Он внимательно изучал свое отражение в зеркале. Выгоревшие волосы. Рыжеватая поросль на щеках хоть и старила, делая его почти неузнаваемым, но придавала лицу своеобразный шарм. Из зеркала на него смотрел незнакомец. Он удовлетворенно хмыкнул и надел солнцезащитные очки со стеклами «хамелеон», став похожим на немецкого профессора, с которым был знаком по работе.

На ужин жарили великолепную рыбу на гриле. Прямо возле ресторана, где половина столиков была расположена на открытой площадке у бассейна. Он взял несколько кусков на пробу. Рыба была отменная — достаточно жирная, сочная и, несомненно, свежая. Он не смог отказать себе в удовольствии и, хотя не хотел переедать на ночь, все же взял еще рыбы, а к ней — свежих овощей и соку. Пока он выбирал закуски к ужину, столик, за которым он до этого сидел, заняли, и ему пришлось поискать себе другое место. Как назло, все столики не террасе оказались заняты. Очень не хотелось возвращаться в закрытый зал и садиться под кондиционер, где не было свежей вечерней прохлады, легкого запаха от гриля и мелодичных звуков гитары.

Он осмотрелся вокруг, прикидывая, к кому бы подсесть. За одним из столиков он увидел уже знакомую парочку: Таня со своей мамой с удовольствием поглощали ужин. Столько еды, сколько они взяли, с лихвой хватило бы и на десять человек: два горячих блюда, два овощных, сладкое и фрукты. Бокалы с вином, фужеры с соком, кофе и чай. Дома они за неделю столько не съедят. Он улыбнулся. Здесь все так едят, словно в последний раз. Таня заметила его, прежде чем он открыл рот, и ее губы растянулись в улыбке.

— Садитесь к нам. — Она передвинула пару тарелок, освобождая ему место. — Мама, это тот дядя, который научил меня с маской плавать.

— Спасибо вам большое, — приветливо сказала ее мать, пока он усаживался за стол. — Таня теперь морем просто бредит. Знаете, она и меня научила. Я сегодня даже немного поплавала, у понтона, конечно, — засмущалась она.

А он молчал как прибитый. Свет от желтых фонарей на террасе хорошо освещал лицо сидевшей перед ним женщины, и он обрадовался, что сел спиной к свету. Вряд ли ей удастся хорошо его рассмотреть. Она продолжала говорить, видя, что он внимательно ее слушает и не прикасается к еде. Таня тараторила еще громче, вставляя комментарии насчет того, как мама неправильно надела маску да как испугалась первый раз…

Они так оживленно рассказывали, что его реплик и не требовалось. Впрочем, он и не смог бы что-то сказать. В горле вдруг пересохло, аппетит пропал, а сердце застучало часто-часто, так, что бросило в жар.

Сидевшая напротив него женщина не просто была похожа на Светку, она и была Светкой! Без своих роскошных черных кудрей до плеч, без прищуренных насмешливых близоруких глаз, повзрослевшая и остепенившаяся, но это несомненно была она. Его молчание наконец бросилось в глаза, они смущенно замолкли и уткнулись в свои тарелки. Он сглотнул и неестественным голосом пробормотал что-то насчет того, что был рад помочь. Он медленно пил сок, раздумывая, как поступить. Судя по всему, она его пока не узнала. Ничего удивительного, он сам себя сегодня с трудом узнал в зеркале. Странно, весь день сегодня думал о ней, и вот она здесь. Впрочем, как раз наоборот: сначала он увидел ее, а потом вспомнил все. Открыться? Но сейчас ему мешала Таня. При ней не стоит. Он внимательно, но осторожно рассматривал ее через стекла очков. Ела она так же, как прежде, кончиком языка слизывая крошки, и так же улыбалась, опуская уголки губ. Глаза больше не щурила, но иногда чуть подергивала верхним веком: он знал, так делают люди, носящие контактные линзы, у них пол-офиса их носили. Фигура у нее по-прежнему стройная, почти мальчишеская, а ела она, как и тогда, много, хотя никогда не поправлялась, шутила: «Не в коня корм».

Она его не узнала. Она помнила стройного высокого парня с худощавым юношеским лицом, а не солидного мужчину с расплывшейся талией, да еще и с бородой и в очках. Непонятно, почему у нее такая взрослая дочь? Если ей лет пятнадцать или даже четырнадцать, то получается, что тогда, когда они встречались, она уже родилась?!

Раздумывая об этом, он жестом подозвал официанта и по-английски заказал кофе. Он не был еще готов к тому, чтобы она его узнала. Пока он пил кофе маленькими глотками и украдкой поглядывал на Свету, обе закончили ужин. Таня залпом выпила сок и быстро поднялась:

— Мама, я на развлекательное шоу. Через час приду. Ты где будешь?

— Не знаю. Давай посижу здесь, у бара. Послушаю музыку. — Света рассеянно ковыряла ложечкой лимонный десерт-суфле. Видно было, что и сыта, и жалко оставить. — А если нет, значит, иди в номер.

— Ладно. — Таня чмокнула ее в щеку, кивнула ему и убежала.

— Всюду хочет успеть, — как-то виновато сказала Света, словно извиняясь за чрезмерную активность дочери.

— Ну и правильно, — медленно проговорил он, стараясь, чтобы голос звучал пониже. — Все и надо успеть. Вы надолго?

— На неделю. А вы?

— Я тоже.

Они снова замолчали, но, боясь, что она уйдет, он опять заговорил.

— Удивительно, у такой молодой женщины — взрослая дочь.

Света смущенно улыбнулась, но было видно, что комплимент ей приятен.

— Не такая она и взрослая, это только с виду… Ей всего тринадцать.

— О? А я думал — лет пятнадцать.

— Все так думают. Они сейчас такие акселератки. Таня еще и не самая высокая в классе.

— А вам, наверное, двадцать пять, — улыбнулся он.

— Почти, — засмеялась она. — Женщине после двадцати четырех потом всегда двадцать пять.

Она тоже заказала кофе и, пока официант убирал тарелки, молчала, чуть повернув голову к музыканту, который играл что-то испанское, медленное, но ритмичное. Звуки гитары звучали то вкрадчиво-переливчасто, то страстно и агрессивно. Что-то было в этой музыке от их прошлого, от их яркой и короткой любви. И закончил он так же — неожиданным надрывным аккордом, словно порвалась струна, и они оба невольно вздрогнули.