Книга Конан Дойл - Максим Чертанов

Холмсом интересовались отнюдь не только журналисты: читатели заваливали Дойла письмами, адресованными сыщику. Просили автограф, присылали разные полезные вещи (трубки, скрипичные струны, табак, кокаин), предлагали взяться за какое-нибудь расследование. Действительно ли все эти люди верили в реальное существование Холмса? На этот вопрос очень трудно ответить: очень уж загадочная вещь человеческая психика. Холмсу пишут и по сей день. Должно быть, верили отчасти, как дети отчасти верят в Деда Мороза. Человеку, который сам никогда не станет писать писем вымышленному персонажу, это кажется массовым умопомешательством – но и атеисту кажется массовым помешательством вера в Бога. Дойл не поощрял этой читательской веры, она его скорее раздражала. Тем не менее письма он добросовестно прочитывал.

В августе 1892-го Джером предложил Дойлу отправиться с ним в небольшое путешествие по Норвегии. Доктор охотно согласился. Луиза была беременна; предполагалось, что эта поездка будет хорошим отдыхом для нее. Поехала с ними и двадцатитрехлетняя Конни. Катались на лошадях, ходили в кафе; компания получилась веселая. Джером отозвался о Дойлах как об «очень энергичном семействе» и восхищался красотой Конни. Доктор попытался быстренько выучить норвежский язык; у него были хорошие лингвистические способности, но времени оказалось уж очень мало: когда он храбро пытался заговаривать со встречными норвежцами о погоде, они его не понимали.

Сразу по возвращении из поездки Джером, Дойл и Конни совершили экскурсию в «черный музей» Скотленд-Ярда; их сопровождал молодой талантливый журналист Эрнест Хорнунг. Конни произвела на него неизгладимое впечатление. Ожидалась свадьба. Доктор был рад: Хорнунг, милый обаятельный юноша, спортсмен, заядлый крикетист, ему очень нравился. После свадьбы сестры доктор Дойл первое время будет поддерживать молодую семью деньгами, но продлится это недолго: Хорнунг скоро сам станет вполне преуспевающим литератором.

Дома доктор засел за рассказы о Холмсе. Но эта работа была на некоторое время прервана. Причиной тому была телеграмма от Джеймса Барри: он сообщал, что ему очень плохо, просил приехать. Он жил в это время в городе Олдборо. Доктор Дойл бросил все дела и примчался. У Барри был бронхит, но звал он своего друга не из-за болезни. Когда сходятся два писателя, высоко ценящих работу друг друга, им порой приходит в голову написать что-нибудь совместно. Барри предложил Дойлу написать... либретто для оперетты. Оперетты, или комические оперы, которые пустили в оборот Гилберт и Салливан, были тогда в большой моде. Режиссер Дойли Карт, ставивший произведения Гилберта и Салливана в Лондоне, в 1881-м открыл театр «Савой»; он и сделал Барри заказ. Музыку написал композитор Эрнест Форд, протеже Салливана.

«Предложил» – не совсем точное слово. Барри умолял: он уже подписал договор с театром «Савой», но, начав работу, почувствовал, что не справляется. Он уже набросал первый акт и часть второго, Дойлу оставалось «всего лишь» сочинить диалоги и стихи. Доктор всегда горячо привязывался к людям и ради обретенного товарища готов был на что угодно – только этим можно объяснить тот факт, что он даст свое согласие на подобную авантюру. Оперетта имела дурацкое название «Джейн Энни, или Приз за примерное поведение» («Jane Annie: or, the Good Conduct prize») и не менее дурацкий сюжет, с которым оба соавтора справиться так и не смогли. Действие происходило в закрытой женской школе: в окна к девушкам влезали студенты, было много переодеваний, розыгрышей, беготни и даже игра в гольф.

Оперетта впоследствии (в мае 1893 года) оглушительно провалилась; авторы со второго акта убежали домой. Затем они внесли в либретто изменения, и пьеса кое-как выдержала 50 представлений, после чего канула в Лету. «Подлинное содружество в ходе подготовки этого спектакля было тем не менее очень увлекательным и интересным, провал же мучительно ощущался нами в основном потому, что мы подвели режиссера и труппу. Критика жестоко поносила нас, но Барри с большим мужеством перенес все это». Вообще-то критика была не так уж жестока: большинство рецензентов честно пытались найти в спектакле что-нибудь хорошее – например красивых девушек-актрис, которым удались женские роли.

«Диалоги идиотские, но музыка прелестна», – сказал Салливан. «Самый бессовестный вздор, какой только могли позволить себе два уважаемых джентльмена» – так отозвался о «Джейн Энни» ядовитый Бернард Шоу. (Конан Дойл, обычно чуждый яда, о Шоу сказал следующее: «Странно, что все те безобидные овощи, которыми он питался, делали его неуживчивее и, должен добавить, немилосерднее плотоядного человека, и мне не встречалось литератора, более безжалостного в отношении чувств других людей». Забавно, что вегетарианца Толстого добрым человеком тоже редко кто называл.) После этой истории Дойл с Барри никогда ничего вместе не писали; дружеские отношения между ними сохранялись всегда, хотя из слов Дойла, несколько туманных, можно понять, что взаимная привязанность все же пошла на убыль.

В октябре к Дойлам приехала вторая сестра доктора, двадцатишестилетняя Лотти. На этом приток женщин в Норвуд временно завершился. 15 ноября 1892 года Луиза родила сына. Его назвали Аллейном (в честь героя «Белого отряда») Кингсли Конаном; сокращенно Кингсли. Естественно, Дойл назвал рождение сына главным событием всей его жизни в Норвуде. Осенью он также ввязался в публичную полемику в газете «Дейли кроникл», возмутившись тем, что старый флагманский корабль Нельсона было решено продать Германии на утилизацию. Он нежно любил памятники и реликвии. В Чикаго открывалась большая военно-историческая экспозиция, в которой предусматривался и британский зал; доктор, волнуясь, писал в «Таймс», что нужно послать в Штаты три полковых оркестра, которые украсили бы выставку.

В 1893 году (по другим источникам – в 1891-м) Дойл вступил в Общество психических исследований (Psychical Research Society) – организацию, изучающую «все случаи, касающиеся проявления потусторонних сил». В наши дни аналогичные общества определяют предмет своего изучения как «паранормальные явления». Общество, среди членов которого были солидные ученые-естественники, медики и другие уважаемые люди (натуралист Рассел Уоллес, физики Уильям Крукс и Оливер Лодж, философ Уильям Джеймс, будущий премьер-министр Артур Бальфур), подходило ко всем изучаемым случаям основательно и довольно беспристрастно, стараясь не руководствоваться принципом «верю-не верю»; их выводы по большей части носили вполне трезвый характер. Многими годами позднее Дойл будет воспринимать эту основательность и беспристрастность как предвзятость и чуть ли не предательство. Но в этот период ему был близок именно такой подход.

Анализ материалов, собранных обществом, открыл Дойлу значительное количество случаев, не имеющих объяснения, а также ряд мистификаций. Но наличие мистификаций Дойла уже давно перестало смущать. Он стал одним из наиболее активных членов общества и получил полномочия выезжать в качестве наблюдателя на места, где происходили какие-нибудь странные события, которые мы бы назвали полтергейстом. Однажды в компании с двумя другими наблюдателями он был откомандирован ночевать в «дом с привидением»; в первую ночь, по его словам, ничего не произошло, во вторую наблюдатели услышали шум: звуки напоминали удары палкой по столу. «Мы, разумеется, приняли все меры предосторожности, но нам не удалось найти объяснения этому шуму, однако мы не могли бы поручиться, что с нами не сыграли какой-то замысловатой дурной шутки. На этом дело пока и кончилось. Тем не менее несколькими годами позже я встретил одного из жильцов этого дома, и он сказал мне, что уже после нашего посещения в саду при доме были отрыты останки ребенка, закопанные, по-видимому, довольно давно». Дойл счел это совпадение достаточным доводом в пользу подлинности существования призрака.