Книга Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890-1918 - Мария Романова

Это был удар, от которого она никогда не смогла оправиться. Ей казалось, что люди постоянно косятся на нее, особенно те, кто принадлежит к высшим слоям общества; и она не любила их. Воспитанная в большой строгости при небольшом дворе в Германии и находясь под сильным влиянием своей деспотичной бабки королевы Виктории, она с детства познала слепую приверженность чему-либо и была нетерпима к слабостям других людей. Русская аристократия казалась ей распущенной, и если они холодно обращались с ней, то в ответ получали презрение. Она твердо шла своей дорогой доброй христианки, необыкновенной матери и преданной жены. И пока она ограничивалась интересами своей семьи, все шло прекрасно, но как императрицу ее не любили.

Распутин, действуя в своих собственных интересах, переключил ее внимание с домашних на государственные дела, давая им свою собственную интерпретацию. Хитрый мужик использовал приобретенное влияние для того, чтобы, в первую очередь, удовлетворить присущую ему нелюбовь к дворянам. Теперь он мог вовсю позабавиться, злобно стравливая их друг с другом и унижая.

Все, что случилось в России из-за прямого и косвенного влияния Распутина, мне кажется, можно рассматривать как мстительное выражение темной, ужасной, все сметающей на своем пути ненависти, веками носившейся в сердце русского крестьянина по отношению к правящим классам, которые никогда не пытались понимать его или расположить к себе. Распутин был по-своему предан императору и императрице. Он жалел их, как жалеют детей, совершивших оплошность по вине взрослых. Его кажущаяся искренность и прямота нравились им обоим. Его речь – ничего подобного они раньше не слышали – доставляла им удовольствие своим своеобразием и, очевидно, простой логикой. Император сам жаждал более тесного общения со своим народом.

Но, не имея какого бы то ни было образования, будучи непривычным к такому окружению, Распутин очень быстро стал тщеславен от безграничного доверия, которое ему оказывали высокие покровители. Он бесстыдно окружил себя кликой мошенников и авантюристов, которые играли на его низменных инстинктах и вовлекали в сеть интриг, которых он толком не мог понять. Перед теми, кто постоянно был с ним, он начал хвастаться своим положением при дворе в таких выражениях, которые привели к отвратительным сплетням, постепенно распространившимся по всей России. Он вел себя распущенно, любил вино, а когда пил, то хвастался. Таков был человек, который, наверное, в большей степени, чем кто-либо, управлял Россией, – ведь неуравновешенная, больная императрица слепо уступала требованиям единственного человека, кто был способен помочь ей, а император, глубоко привязанный к своей жене, жалел ее и, к сожалению, не имел сил возражать. И кольцо интриг, в которое Распутин вовлек императорскую чету, стягивалось вокруг них с каждым днем все теснее и теснее.

Его смерть наступила слишком поздно, чтобы изменить ход событий. Его ужасное имя слишком тесно ассоциировалось с катастрофой. Те бесстрашные люди, которые убили его, чтобы спасти свою страну, просчитались. Все участники заговора, за исключением князя Юсупова, позднее поняли, что, подняв на него руку ради сохранения старого режима, они на самом деле нанесли ему роковой удар.

Да, Распутина надо было уничтожить, но это следовало сделать раньше и таким образом, чтобы не возбуждать такого шума и крика. Тогда царь и царица никогда не подвергли бы себя унизительной необходимости наказывать своих родственников за убийство, которое принесло всем только радость.

Как я уже сказала, по Пскову ходило несколько версий этого убийства. Среди прочего говорили, что какая-то девушка-простолюдинка, совращенная Распутиным, выследила его и убила несколькими выстрелами из револьвера. Называли даже имя девушки. Подробности этой истории, выдуманной с начала до конца, были настолько правдоподобны, что версия была сразу же принята на веру.

На следующее утро я проснулась от телефонного звонка. Это был князь Шаховской, местный представитель Красного Креста. Он попросил немедленно принять его. Через пятнадцать минут он уже стоял передо мной. Его нервное поведение, возмущенное лицо сразу сказали мне, что у него есть серьезные и безрадостные известия.

– Вам известно, конечно, ваше высочество, что случилось в Петрограде. – Он сделал паузу, теребя перчатки. – Подробности, которые дошли до нас вчера, были ошибочными. Теперь мы знаем, что случилось на самом деле. Россию освободили от Распутина несколько героев, возглавляемых князем Юсуповым. Одним из участников заговора был ваш брат, великий князь Дмитрий.

Я опустила голову, не говоря ни слова. Я ни на минуту не усомнилась, что слышу правду. Все мои мысли устремились туда, к моему брату. Тысячи предположений, как вспышки молний, пронеслись в моем мозгу; память воспроизвела неосторожно оброненные слова, мимоходом произнесенные фразы, обрывки разговоров, услышанные в то или иное время. Наконец я подняла глаза на своего посетителя, который был обеспокоен моим молчанием.

– Известны какие-то подробности? – спросила я. Высохший язык едва ворочался у меня во рту.

– Еще нет, ваше высочество. Труп Распутина не найден. Говорят, что и великий князь, и князь Юсупов арестованы по приказу императрицы. Известно, что вчера император был еще в ставке. Он принял генерала Рузского.

Самообладание начало возвращаться ко мне.

– Это известно в Пскове? – спросила я.

– Да. Вот почему я взял на себя смелость побеспокоить вас так рано. Я боялся, что вы можете узнать об этом случайно… Все остальное убеждает, что смелые действия вашего брата вызывают всеобщее восхищение. Устранение Распутина является величайшим благом для России, – добавил, запинаясь, Шаховской и, видя, что я не знаю, как ответить, ушел.

Мои мысли роились, нагромождаясь одна на другую и устремляясь к Дмитрию, который в тот момент виделся мне в новом, необычном свете. Я гордилась им. Но где-то в глубине души я чувствовала себя задетой, потому что он не счел нужным хотя бы намекнуть мне о своих планах. Впервые в жизни мой брат предстал передо мной как отдельная личность, как человек, живущий отдельно от меня. И это чувство непривычной отчужденности привело меня в трепет.

Моим первым побуждением было поехать к нему немедленно. Но будет ли это мудро? Тело Распутина еще не найдено; идет, вероятно, расследование. Я ничего не знала о положении Дмитрия, о степени его участия в заговоре, его ответственности в глазах закона. Мой поспешный отъезд из Пскова, внезапный приезд в Петроград мог скомпрометировать его и подвергнуть опасности. Однако оставаться в Пскове, в неведении, – это казалось мне невыносимым. Подробности убийства, судя по всему, не будут напечатаны в газетах; новости достигнут меня только в искаженном виде. Посылать телеграмму или даже писать ему казалось небезопасным. Напишет ли он мне, сможет ли – теперь, когда его лишили свободы? Раздираемая сомнениями, я мерила шагами комнату. Мне казалось – и в этом я не ошибалась, – что с этого момента все обязательно должно измениться, к прошлому возврата нет. То, что теперь случилось, было слишком серьезным, чтобы все вернулось на круги своя. В полдень я пошла в столовую, изо всех сил стараясь выглядеть естественно, но, как только я вошла туда, я поняла, что все уже слышали новости. В обращенных на меня взглядах было затаенное волнение и скрытое восхищение, как будто они думали, что я тоже имела отношение к этому убийству. Но никто ничего не сказал.