Книга Шарлотта Корде - Елена Морозова

Действительно, Шарлотта вызывала восхищение у всех, кто не находился под гипнозом мученичества Марата и не обязан был проклинать его убийцу «по должности». «Есть поступки, которые находятся выше людского разумения и суждения. И не нам выносить оценку таким решениям, осуждать Шарлотту Корде за то деяние, за которое потомки так восхищаются Брутом. Предоставим слово правосудию, пусть говорит закон, а мы почтительно набросим покрывало на заблуждения добродетели», — писали современники, пытаясь примирить героизм Шарлотты и совершенное ею убийство. Пылкий почитатель Шарлотты Корде, девятнадцатилетний Шарль Нодье, прибывший в Париж спустя шесть лет после ее гибели и поселившийся в гостинице «Провиданс» в комнате, где жил его кумир, был так счастлив этим, что целых три недели буквально не выходил из номера. Из состояния болезненного экстаза Нодье вывел Франсуа Фейяр, прежний рассыльный, ставший хозяином этой гостиницы. Нодье называет его «почтенным старцем», хотя в то время Фейяру исполнилось всего сорок два года. Вот как описывает Нодье состоявшийся между ними разговор:

«Настал день, когда я даже не смог встать с кровати. Фейяр пришел проведать меня, и я спросил:

— Не вы ли тот самый Пьер Франсуа, который утром 13 июля 1793 года провожал мадемуазель д'Армон в Пале-Рояль?

Он кивнул утвердительно, и я продолжил:

— Хотя от улицы Вьез-Огюстен до Пале-Рояль путь недолог, такой наблюдательный человек, как вы, не мог не заметить, что она поглощена какой-то идеей, занимающей ее полностью. Шарлотта была необыкновенной девушкой и наверняка взглядом, словом или жестом выдала свое намерение.

— Сударь, этот вопрос мне уже задавали на суде, и я ответил им так же, как отвечу вам. Я шел впереди, часто оборачивался и с горечью смотрел на нее; я переживал за нее, словно она была моей родственницей. Но мои предположения о причине ее приезда оказались так далеки от истины! Она была хороша и внушала любовь каждому, кто видел ее, поэтому просьба отвести ее в Пале-Рояль и оставить ее там, показалась мне первым шагом по пути разврата и проституции.

— О, несчастный! — вскричал я. — Как вы могли оскорбить таким грязным подозрением Шарлотту Корде? Вы чудовище!

— Мне думается, — спокойно ответил Фейяр, — сударь излишне строг к продажным женщинам или слишком снисходителен к убийцам. Я разделяю его справедливое возмущение падшими созданиями, которые торгуют прелестями своего тела, рискуя погубить собственную душу. Но, как ни говори, мне больше жаль тех, кто портит собственную жизнь, нежели тех, кто похищает жизнь у своих ближних.

— Согласен, именно у своих ближних. Но Марат не принадлежал к роду человеческому. Она убила чудовище.

— Марат был чудовище, и с этим никто не спорит, но нельзя было его убивать. Жизнь чудовища, обладающего властью, является истинным бедствием для народа; но жизнь чудовища принадлежит Господу.

— Неужели вы сомневаетесь, что Господь руководил рукой Шарлотты Корде?

— Поверьте мне, сударь, Господь не руководит рукой убийцы. Господь никому не дает права убивать, даже палачу.

— Но когда нож гильотины становится ужасной игрушкой в руках негодяев, что, спрашиваю я вас, остается невинности и добродетели, если не острый стилет?

— То, о чем вы забыли, сударь: смирение, надежда и вера. И еще кое-что: будущее и Бог.

Пьер Франсуа взял медный подсвечник и, так как я не отдал ему никаких распоряжений, постоял немного и, поклонившись, вышел.

Этот разговор успокоил мою голову и сердце. Ночью впервые за долгое время мне снились спокойные сны. На следующий день я проснулся успокоенным и немедленно покинул гостиницу "Провиданс"».

В эпоху, когда добродетель, вооруженная кинжалом Брута, заняла трон тирана, было создано по крайнее мере два полотна (не считая лубочных картинок), где Шарлотта Корде, «более великая, чем Брут», сжимала в руках кинжал, которым она поразила Марата. Но не эти картины стали главными в иконографии Шарлотты Корде. Потомкам запомнилось кроткое, одухотворенное лицо со спокойным и уверенным взглядом, изображенное Гойером. Полотно Верца, где хрупкая девушка в полосатом платье устремляла отрешенный взор поверх рвущейся к ней разъяренной толпы. Высокая красавица с разметавшимися по плечам волосами с картины Бодри. Даже в многочисленных театральных действах о Марате, поставленных поклонниками кумира сразу после его гибели, Шарлотта Корде редко представала в виде фурии. Ее предпочитали изображать мстительницей за казненного жениха или возлюбленного либо марионеткой в руках роялистов и жирондистов. Новой Юдифью предстает нормандская дева в пьесе «Шарлотта Корде, или Современная Юдифь» (1797). Не имея ничего общего с реальностью, пьеса рассказывает о том, как Шарлотта, притворившись влюбленной в Марата, предводителя банд якобинцев, осадивших Кан, отправляется к нему в палатку якобы на любовное свидание. Охваченный любовной страстью Марат готовит к прибытию Шарлотты роскошный ужин, во время которого та его закалывает. Вооруженные отряды жителей Кана разбивают войско Марата, снимают осаду, и Шарлотта отдает руку давно влюбленному в нее д'Эглемону. С тех пор прошло более двухсот лет, однако версия мести за любимого человека, равно как и версия убийства из ревности (sicl), по-прежнему жива в обыденном сознании. Сегодня, когда все наличествующие документы, относящиеся к короткой и небогатой событиями жизни Шарлотты, собраны и аккуратно сложены в архивные папки, когда существуют ее научные биографии, некоторые по-прежнему, услышав ее имя, говорят: «Да-да, Шарлотта Корде, та, которая убила Марата, потому что у нее кто-то погиб на гильотине, то ли муж, то ли возлюбленный…»[90] Возможно, со временем история Шарлотты Корде и Марата станет историей Красавицы и Чудовища, связанных друг с другом не только роковой готовностью пожертвовать собой во имя всеобщего блага, но и роковой страстью.

Когда история сталкивает мужчину и женщину, мы, сами того не замечая, стремимся разглядеть хотя бы призрак любви. Уже на гравюрах эпохи Революции можно видеть портреты Шарлотты и Марата, помещенные в одну рамочку… Противники именовали Марата кровожадным чудовищем, но точно так же называли Шарлотту Симона Эврар, Альбертина Марат и сотни почитателей Друга народа. Взращивая и культивируя стихийно возникший культ Марата, монтаньяры одновременно пытались лишить Шарлотту героического ореола, но тем самым лишь способствовали ее славе. Возвышенные побуждения Шарлотты настолько вознесли ее над реальным миром, что восторженные поэты иногда именовали «деву Кальвадоса» жертвой Марата! Dulci pro patria mori[91] — эпиграф к пьесе «Шарлотта Корде», изданной анонимным автором в 1795 году, когда останки Марата еще покоились в Пантеоне, а представления под названием «Смерть Марата» завершались апофеозом Друга народа. История навеки соединила имена Шарлотты Корде и Марата, и слава одной парадоксальным образом приумножила славу другого.