Книга Бестужев-Рюмин. Великий канцлер России - Борис Григорьев

Кстати, Бестужев сразу после удаления из России Бруммера приложил руку к воспитанию, а точнее, к исправлению воспитания, полученного наследником русского трона Петром Фёдоровичем. Вместо прусского солдафона Бруммера к Петру Фёдоровичу был приставлен князь В.Н. Репнин, но он занимал эту должность недолго — его уволили за то, что он допустил появление к великому князю голштинской роты. Его место занял Николай Наумович Чоглоков (1718–1754), которому канцлер собственноручно написал подробную инструкцию, а супруга его Мария Симоновна Чоглокова (1723–1756), статс-дама и кузина императрицы Елизаветы, как мы уже упомянули выше, была приставлена к Екатерине Алексеевне.

Вот основные положения этой инструкции, представленной Елизавете на утверждение 10 мая 1746 года.

Его высочество не должен был забывать Бога и святые его заповеди; он должен был заботиться о своём здоровье (наследник обладал хрупким здоровьем и постоянно болел); между ним и его супругой должно быть полное согласие; наследник должен отводить достаточное время для своего образования (шёл перечень необходимых занятий); Чоглокову предписывалось препятствовать увлечению воспитанника чтением всяких романов, игре на скрипке и других инструментах, пустыми забавам с егерями, пажами и лакеями и «иными негодными и к наставлению неспособными людьми». Понедельник и пятница отводились для дел и занятий по управлению Голштинским герцогством, вторник и четверг — для занятий с надворным советником Якобом (Яковом Яковичем) Штелином (1712–1785) (чтение иностранных газет, знакомство с внешней политикой, трактатами, государственными делами России, занятия по географии, физике, математике и др. наукам), в среду и субботу Петру Фёдоровичу вменялось в обязанность заниматься историей России и изучать дела своего деда Петра Великого. «При сем же его импер. высочество в здравую и приятную погоду иногда поутру в манеж ходить или на часок верхом выехать может, когда б токмо одеванием целые часы не проходили». В среду и воскресенье нужно было ходить в церковь, давать аудиенции, «дабы его высочество тем… знание людей и любовь нации себе приобрести мог». Чоглокову нужно было также следить, чтобы его воспитанник прилично вёл себя на людях, сохранял достоинство, «за столом разумными разговорами себя увеселял, от шалостей над служащими при столе, а именно от залития платей и лиц и… неистовых издёвок над бедными служителями… воздерживать надлежит» и т. д. и т. п. Инструкция даёт представление о том, что был за человек Пётр Фёдорович и какое он получил от Бруммера воспитание. Добавим, что справиться Чоглокову с «предерзостным» голштинским болваном так и не удалось[90].

В своих записках о Петре III Я. Штелин упоминает о том, что учение наследника пошло серьёзнее, как только к этому процессу подключился канцлер. Штелин пишет, что Бестужев-Рюмин часто встречался и беседовал с наследником. Н.И. Павленко пишет, что в инструкции были предусмотрены пункты, касающиеся и великой княгини Екатерины Алексеевны. Канцлер обнаружил в ней активную и склонную к интригам личность, а потому инструкция запрещала ей вмешиваться в «здешние государственные или голштинского правления дела». Переписываться ей разрешалось только через Коллегию иностранных дел, причём письма за неё должны были составлять чиновники КИД, а ей оставалось только подписаться под ними.

Костомаров пишет, что у Бестужева в это время были составлены два проекта наследования престола: один заключался в том, чтобы побудить Елизавету составить новое завещание в пользу сына Екатерины Алексеевны — Павла Петровича, а второй предусматривал формальное оставление за Петром Фёдоровичем титула императора, но всю власть предоставить его жене Екатерине. По некоторым данным, Елизавета, возмущённая действиями «молодого двора», в это время взвешивала возможность изменить завещание о престолонаследии в пользу великого князя Павла Петровича или даже томившегося в темнице царевича Ивана Антоновича. Как было на самом деле, история умалчивает, во всяком случае Бестужев намеревался показать свои проекты государыне Елизавете, но она последнее время канцлера к себе не допускала и к одному только намёку на свою возможную смерть, как в своё время Анна Иоанновна, относилась весьма болезненно.

Сама великая княгиня Екатерина Алексеевна рано созрела для восприятия российского трона и для занятия большой политикой. Наглядным примером тому является её попытка повлиять на польские дела в 1756 году. Началось с того, что Август III, саксонский курфюрст и польский король, рассорился с влиятельным кланом Чарторийских, и те решили поправить своё положение с помощью англичан и русских. Их заступниками стали российский посланник Гросс в Дрездене и его английский коллега Чарльз Уильяме в Варшаве. Гросс ссылался при этом на то, что Елизавета якобы была очень недовольна отчуждением «её польских друзей» от польско-саксонского двора, но он не подозревал, что его шеф Бестужев через своего конфидента Функа, саксонского посланника в Петербурге, уже давно дал понять канцлеру Саксонии Брюлю, что Елизавета в дело Чарторийских вмешиваться не собирается.

Убедившись в том, что Бестужев относится к их хлопотам безразлично, Чарторийские обратились за помощью к враждебной ему партии Шувалова — Воронцова, поставив своей целью убрать Алексея Петровича с поста канцлера. Уильяме, рассерженный тем, что канцлер в качестве условия для заключения субсидного договора с Англией поставил его невмешательство в польские дела, закусил удила и тайно стал на сторону врагов Бестужева. И вот в этой ситуации Екатерина, явно с подачи Уильямса, решила под видом искренней дружбы предупредить Бестужева о грозившей ему опасности и направляет ему большое письмо. Вот его содержание:

Великая княгиня, ссылаясь на надёжные источники, пишет, что враги канцлера решили обвинить его в потворстве действиям, направленным на преследование в «соседнем королевстве» русской партии, и поставить на его место своего человека. Для этого эти враги намереваются также убрать из Варшавы Гросса и послать вместо него брата канцлера, который должен выступить в качестве истинного защитника русской партии в Польше. «Вы могли бы сохранить г. Тросе а, который Вам приятен, и отразить удар, который Вам хотят нанести, если бы Вы первый заявили о своём намерении поддержать в Польше ослабленную русскую партию… Только усердие и быстрота, с какими Вы будете действовать, могут лишить их этого случая повредить Вам…» — пишет Екатерина и продолжает, что вопрос о назначении Михаила Петровича послом в Варшаву уже решён Елизаветой положительно, «поэтому я полагаю, что Вам остаётся только сделать то, что я советую Вам из дружеского расположения, а отнюдь не то, что советуют лица, которым Вы доверяете», В конце письма Екатерина выкладывает ещё один «козырь»: ссылаясь на циркулирующие в Петербурге «недостойные» Бестужева слухи, она сообщает о неразумном поведении канцлера Брюля, который якобы похваляется поддержкой Бестужева в деле с Чарторийскими[91].