Книга Третье отделение при Николае I. Сыщики и провокаторы - Исаак Троцкий

Я был в г. Вознесенске, Херсонской губернии, играл на бильярде, когда вошел в трактир адъютант 3-го Украинского уланского полка, поручик Разсоха.

— Ради бога, — сказал он, — скорее отправляйтесь со мною в полк к корпусному командиру, приехал за вами из Петербурга фельдъегерь; фельдъегеря удержали в Елисаветграде, а за вами прислано в полк, а вас там нет; полковой командир в отчаянии, все перепуганы.

— А вот сейчас, дайте доиграть партию, — ответил я.

— Боже мой, что вы делаете, едемте скорее.

Я партию кончил и, простившись с Михайлом Гревсом, отправился 4-го числа июля 1825 года в полк. Мой добрый полковой командир меня встретил словами:

— Шервуд, что ты наделал?

— Полковник, — отвечал я, — сколько я за собой знаю, то, кажется, ничего худого.

— Прямой англичанин, проклятое равнодушие, ты, верно, что-нибудь болтал, а может, и того хуже?

— Уверяю вас, что ничего не знаю и чувствую себя совершенно правым, еду спокойно.

— Дай бог, — отвечал этот благородный человек.

С дивизионным командиром, генералом Трощинским, то же самое, и его уверил, что за собой ничего не чувствую; наконец, прибыл в корпусный штаб. Корпусный командир, граф Витт, мне объявил, что за мной приехал фельдъегерь и что, вероятно, я замешан в каком-нибудь деле. Я графа тоже уверил, что никакого дела не знаю, и 7-го числа июля из Елисаветграда отправился с фельдъегерского корпуса поручиком Ланге. Меня привезли прямо в Грузино 12 июля, где я ночевал на буере, на реке Волхове (должен сознаться, что мне очень неприятно было, что меня привезли к графу Аракчееву, помимо которого я писал к Государю Императору, и боялся, что не увижу Его Величества). На другой день, 13-го числа, я был позван к графу Алексею Андреевичу Аракчееву, он меня встретил на крыльце своего дома, и, когда я его приветствовал обычным «здравия желаю, Ваше Сиятельство», граф, осмотрев меня с ног до головы, подозвал к себе, взял меня под левую руку и повел через залу, прямо в противоположную сторону, в сад, и пошел со мной по средней дороге, приказав мальчику отойти дальше. Я внутренно приготовился к всякого рода вопросам и дал себе слово ничего не говорить, а употребить все силы видеться с Государем Императором.

Граф. Скажи ты мне, братец, кто ты такой?

Я. Унтер-офицер 3-го Украинского уланского полка, Ваше Сиятельство.

Граф (с нетерпением). Я это, братец, знаю лучше тебя, скажи мне, какой ты нации?

Я. Англичанин, Ваше Сиятельство.

Граф. Есть у тебя отец и мать и где они находятся?

Я. Есть, Ваше Сиятельство, живут в Москве.

Граф. Есть у тебя братья и сестры?

Я. Три брата и одна сестра.

Граф. Чем они занимаются?

Я. Механикой, Ваше Сиятельство.

Граф. Где ты родился?

Я. В Кенте, близ Лондона.

Граф. Каких лет ты приехал в Россию?

Я. Двух лет, Ваше Сиятельство, вместе с родителями, в 1800 году отец мой был выписан в Россию блаженной памяти покойным императором Павлом Петровичем как механик, и первый основал суконные фабрики в России с машинами.

Граф. Знаешь ты языки, кроме русского?

Я. Знаю французский, немецкий и английский.

Граф. О! ты, братец, ученее меня, ну, да ты англичанин, а у нас в русской службе делается так: когда унтер-офицер хочет писать Государю Императору, он должен прийти и передать письмо своему взводному командиру, взводный командир передал бы эскадронному, эскадронный — полковому, тот — бригадному, бригадный — дивизионному, дивизионный — корпусному, корпусный — мне, а я бы и представил Государю Императору.

Я. Ваше Сиятельство, смею ли я вам сделать вопрос?

Граф. Говори, братец.

Я. Если я не хотел, чтобы ни взводный командир, ни полковой, ни корпусный, ни даже Ваше Сиятельство об этом не знали, как бы вы, Ваше Сиятельство, приказали мне в таком случае поступить?

Граф остановился, долго смотрел на меня, выпустив мне руку, и сказал:

— Ну, братец, в таком случае ты очень умно поступил, но ты, братец, знаешь, что я все-таки твой начальник, ты, верно, знаешь, как я предан Государю, а потому скажи мне, в чем дело, и что хочешь Государю сообщить.

Я. Я очень хорошо знаю, Ваше Сиятельство, что вы мой начальник, уверен в преданности вашей Государю Императору, но смею вас уверить, как честный человек, что это дело не касается ни до Вашего Сиятельства, ни до военного поселения, решительно ни до чего, кроме собственно Государя Императора, а потому, Ваше Сиятельство, за что хотите лишить меня счастия лично объяснить дело Государю Императору?

Граф. Ну, в таком случае я тебя и спрашивать не буду, поезжай себе с богом[207].

Граф меня так этим поразил, что я ему сказал:

— Ваше Сиятельство! Почему мне вам и не сказать: дело в заговоре против Императора.

И после короткого объяснения я 13-го числа вечером с тем же фельдъегерем отправился и 14-го прибыл в Петербург, на Литейную, к генерал-лейтенанту Клейнмихелю, которому был представлен[208]. Мне отвели в его доме комнату вверху. Немного погодя вбежал маленький мальчик, Огарев (что ныне генерал-адъютант)[209]: «Вас маменька и тетенька приказали спросить, не нужно ли вам книги, может быть, будет вам скучно тут одним?» Я благодарил и просил, чтобы прислали. После трех дней гостеприимства сестер графа Клейнмихеля я отправился 17-го числа в пять часов пополудни вместе с графом Клейнмихелем во дворец на Каменный остров к Государю Императору; мы ждали в комнате пред самым кабинетом Его Величества, пока Государь откушает; не более как через десять минут Император, проходя мимо нас, взглянул на меня, позвал за собою в кабинет и запер двери; Клейнмихель остался в первой комнате. Первое, что Государь меня спросил, того ли Шервуда я сын, которого Государь Император знает и который был на Александровской фабрике. Я отвечал — того самого.

Государь. Ты мне писал; что ты хочешь мне сказать?

— Ваше Величество! Полагаю, что против спокойствия России и Вашего Величества существует заговор.