Книга Исаак Лакедем - Александр Дюма

Иуда был готов на убийство человека, но отнюдь не Бога.

К несчастью, в миг, когда он медлил у порога, не зная, вернуться или войти в дверь, та распахнулась. И Малх, служитель первосвященника, посланный хозяином поглядеть, не пришел ли ожидаемый посетитель, оказался лицом к лицу с Иудой, узнав в нем того, за кем его посылали.

— Входи, — сказал Малх. — Тебя ждут.

И втолкнув Иуду в дверь, затворил ее за ним.

Эта дверь, как вход в Дантов ад, стала той пропастью, что преодолел изменник. И пот, лившийся с чела Иуды, служил свидетельством того, что этот человек, войдя, оставил всякую надежду, как души перед вратами преисподней.

Увидев его, собравшиеся радостно вскрикнули.

— Ну что? — разом спросили двое или трое из них.

— А то, — отвечал Иуда, — что я здесь.

— И готов сдержать обещание?

— Иначе разве я бы пришел?

— Где Иисус?

— В сотне шагов отсюда, в доме Илия, родственника Захарии из Хеврона. А тому его сдали Никодим и Иосиф Аримафейский.

— Что он делает в этом доме?

— Справляет Пасху.

— Но ведь сегодня не Пасха?

— А разве это не безразлично тому, кто явился разрушить существующее и установить то, чего нет? Исцеляющий в субботу может справлять Пасху в четверг.

— Прекрасно, — сказал Каиафа. — Все слышали? Он в сотне шагов отсюда. Сейчас прикажу, чтобы его схватили.

— Поостерегитесь! — вмешался Иуда. — Дом Илии похож на крепость, и вокруг Христа — пять или шесть десятков преданных учеников. В Иерусалиме еще никто не спит; ему достаточно крикнуть, как сбегутся все его приверженцы. В нескольких сотнях шагов — Офел, а в этом предместье множество его сторонников… Отправиться за ним туда, где он сейчас — это поставить на ноги весь город.

— Так что же делать? — спросил Каиафа.

— Послушайте, — предложил Иуда. — Через час он выйдет из дому в сопровождении лишь немногих учеников, по всей вероятности, тех, кто сейчас с ним за одним столом. Я знаю, куда он ходит каждую ночь. Дайте мне двадцать хорошо вооруженных людей, и я отдам Иисуса в ваши руки.

— Он будет один?

— Нет, среди своих учеников, но вдали от города и без какой бы то ни было подмоги.

— Но если с ним много учеников, а у тебя лишь два десятка воинов, может произойти стычка, во время которой Иисусу удастся сбежать.

— Кроме Петра, все остальные ученики — люди мягкие и боязливые. Сопротивления они не окажут.

— Как же ночью среди многих людей мои воины отыщут Иисуса?

— Это будет тот, кого я поцелую, — ответил Иуда. Члены совета невольно вздрогнули от слов человека, который предает, как прочие ласкают, — поцелуем!

— Хорошо, — согласился Каиафа. — Вот то, что совет приготовил тебе в награду, — и протянул кожаный мешочек с тридцатью серебряными монетами.

— Прежде чем что-либо брать, я бы хотел заручиться вашим обещанием.

— Каким?

— Что я смогу действовать свободно, что стражники будут следовать за мной издали и остановятся там, где я им укажу. К ученикам я должен приблизиться в одиночку, а прочие пусть подойдут лишь спустя четверть часа.

— Воины получат приказ повиноваться тебе.

— Хорошо, — удовлетворенно произнес Иуда и лишь после этого взял из рук первосвященника кошель. — Теперь, — продолжал он, — я хочу знать: это действительно мои деньги?

— Это задаток сделки, которую мы только что совершили. Как только лжепророк будет у нас в руках, совет позаботится о том, чтобы плата за службу была увеличена.

— Я спрашиваю не о том, — нетерпеливо оборвал Иуда. — Я хочу знать: это мои деньги, я волен делать с ними что пожелаю?

— Они твои, и ты можешь делать с ними все, что тебе угодно.

— Что ж! — сказал Иуда. — Чтобы доказать вам, что я действую не из алчности, а по убеждению, жертвую их на храм.

Но Каиафа оттолкнул протянутую к нему руку с кошелем.

— Оставь их себе. Они не могут быть пожертвованы на храм: это цена крови.

Иуда мертвенно побледнел, рыжие брови нахмурились, и он засунул кошель за пояс.

— Хорошо, — проговорил он. — В полночь я вернусь.

— Нет, — ответил Каиафа, переглянувшись с прочими членами совета, — лучше будет, если ты подождешь здесь.

— Я подожду, — сказал Иуда.

Он уселся на скамью в противоположном конце залы и, безмолвный, неподвижный, остался сидеть до полуночи.

Меж тем старейшины и священники коротали время тихо переговариваясь. Иногда то один, то другой украдкой бросал взгляд на Иуду, но обнаруживал его на том же месте, онемевшего и похожего на изваяние.

В полночь вошел декурион, возглавлявший отряд из двадцати лучников, и объявил, что его люди готовы.

Тут Каиафа громким голосом велел ему во всем повиноваться Иуде, но тихо добавил:

— Не спускайте глаз с этого человека и не доверяйте ему!

Иуда повернул голову в сторону первосвященника, перехватив брошенный на него взгляд и, быть может, услышал что-то из сказанного, но сделал вид, что ничего странного не увидел и не услышал.

— Пошли, — сказал он и вышел первым.

Пока Иуда во главе двадцати воинов приближался к воротам Источника, истекал третий час искушения Спасителя.

Иаков, Петр и Иоанн, как мы уже упомянули, расстались с учителем у входа в Масличный сад и провожали его взглядом, пока его не скрыла бледная сверкающая листва деревьев Минервы, как называли оливы. Ученики уселись и накрыли головы плащами, подобно всем восточным людям, привыкшим так спать или молиться, и, сломленные усталостью и грустью, задремали.

Иоанн проснулся первый, поскольку его тронули за плечо. Он сбросил с головы плащ, поднял глаза, и тут из его груди вырвался крик, разбудивший остальных двоих.

Луна, пробивавшаяся сквозь море клочковатых облаков, отбрасывала тусклый свет, достаточный, однако, чтобы различать предметы.

Около апостолов стоял Иисус. Но Иоанн узнал учителя не глазами, а сердцем, ибо тот был почти неузнаваем.

Мягкое, спокойное лицо Христа было сведено страданием, смертельно бледно и залито кровавым потом, от которого борода склеилась, а всклокоченные волосы на голове стояли дыбом. Он не снял руки с Иоаннова плеча, но уже не для того, чтобы пробудить его, а просто для опоры, так как едва держался на ногах.

— Учитель! — вскричал Иоанн, обеими руками поддерживая Иисуса. — Что с тобой случилось?

— Вставайте и пойдем, — молвил тот, — ибо настал предсказанный мною час, когда мне предстоит отдаться в руки мучителей.