Книга Дневники сына человеческого, или Хроника Кумранских манускриптов - Александр Холин

– А скажи-ка нам, юный сын священного воина Порушаспы, – обратился царь к мальчику. – Что растёт в поле вокруг Аркаима птицам на радость, но рыбам на погибель. Богатому доставляет почести, а бедному несёт неизгладимый позор. Умершему служит украшением, живому – устрашением?

– Это трава, – не задумываясь, ответил мальчик. – Её льном называют. Ведь лён растёт в поле, где все птицы себе на радость и веселье клюют его зёрна, рыбы на свою погибель попадают в сплетённые из него сети. Любому богатому человеку льняные одежды прибавляют почестей, поскольку только богатые могут носить неприхотливую льняную одежду, а беднякам от льняных лохмотьев кроме позора ожидать нечего, потому что лохмотья носят только самые нищие и неимущие.

Покойника украшает саван, сотканный изо льна, а живого человека устрашает петля, сплетённая из нитей этой травы.

Именитые гости были потрясены ответом юноши. Надо же, ещё не окрепший юноша, в голове которого должен гулять ветер отрочества, а уже поражает своим умом самых почтенных и почитаемых людей!

И только чёрный маг Бурантарус мрачно взглянул на юношу. Начинали сбываться невесёлые для тёмных сил предсказания. Возмужавший мальчик уже понял своё предназначение, и осталось ждать недолго, когда он станет Заратуштрой.[90]

В предсказаниях говорилось, что на земле будет вестник Бога, получивший силу Света и Огня, тогда князьям мира сего воистину не поздоровится.

Глава 15

В долину Дахук беглецы прибыли без всяких происшествий, отыскали лагерь археологов и познакомились с будущим проводником-погонщиком. Его звали Распай. Собственно, проводник был похож на араба, индуса, испанца и еврея одновременно, так что нельзя было с точностью определить его национальность. Но археологи в долине Дахук были все определяемы в той или иной мере. Единственным непохожим ни на кого оказался погонщик, для которого простая льняная рубаха, подпоясанная синим матерчатым кушаком, такие же штаны и чёрный пиратский платок на голове являлись обычной одеждой. К тому же, в правом ухе проводника болталась большая золотая серьга, что придавало особый оттенок его пиратскому виду.

Уже второй день беглецы ожидали команды Распая, чтобы отправиться в дорогу. За это время они смогли в местном посёлке подыскать себе одежду и купить всё самое необходимое. Погонщик ожидал команды от профессора Меделака – тот должен был передать с нарочным документы на посещение Лхасы.

Но вот в лагерь археологов наконец-то добрался европеец в бежевом походном френче, такого же цвета галифе, сапогах с раструбами и в довершение всего голову господина венчал пробковый шлём. Может быть, для этих мест одет он был довольно оригинально, но такая экипировка считалась последним писком моды среди путешествующих во всём мире. Не слишком отличались от него и несколько сопровождающих.

Европеец безошибочно разыскал среди археологов Распая и показал ему какие-то бумаги, посланные Меделаком. После этого проводник обошёл всех, кто должен был отправиться с ним в Тибет и предупредил, что с первыми лучами солнца караван двинется в дорогу.

Так и случилось. Утром все были на ногах, и с первыми лучами солнца караван из десяти мулов отправился в путешествие. В пути им следовало посетить город Исфахан, потом Ла Хор, находящийся в Гималайском предгорье Дехра-Дун. Оттуда, преодолев перевал Нанда-Дэви, выйти к Тибетскому нагорью и следовать до озера Тэнгри-Нур, которое в прошлом веке китайцы переименовали в Нам-Цо. Но никто из жителей Тибета и даже сами китайцы не приняли нового названия.

Может быть, путешествие на машинах по известным автострадам прошло бы гораздо быстрее, но профессор Меделак согласился с погонщиком, что чем тише едешь, тем дальше будешь и сможешь спокойно добраться куда надо. Поэтому Распай вёл небольшой караван одному ему известными дорогами и даже улыбнулся один раз, когда у европейца, вырядившегося в мундир путешественника с неизменным пробковым шлёмом, мобильный телефон не отвечал на вызовы и не принимал никаких сигналов.

Путешественники держались обособлено и не заезжали в придорожные и пригородные мотели, довольствуясь собственным биваком меж раскинутых палаток.

Но как-то в джунглях, когда караван уже подходил к предгорьям Гималаев, раздалось несколько выстрелов. Распай насторожился, пришпорил своего мула и догнал ехавшего впереди европейца.

– Хасиям,[91] сагиб, – обратился он к господину в бежевом френче. – Впереди чужие. Не надо, чтобы нас видели.

– Мы же ничего пока плохого не сделали и разрешение на посещение Лхасы у нас есть, – белый даже достал из нагрудного кармана аккуратно сложенный и перетянутый красной тесёмкой документ.

– Дело не в документе, – настаивал погонщик. – Там чужие.

– Какие чужие? Нам никто не указ! – белый вздорно повысил голос. – Если какой чужой на пути встанет, я пристрелю любого!

– Со ка бор керэл джипэн?[92] – вдруг произнёс Распай на незнакомом языке.

Белый почувствовал, что нагородил лишнего и пошёл на попятную:

– Ну, хорошо, – согласился он. – Что нам делать?

– Недалеко течёт ручей, – погонщик показал в сторону от дороги. – Всё равно скоро надо искать место для ночёвки, а ничего лучшего нам не найти. Тише едешь – дальше будешь.

– Ночёвка? – пожевал губами белый, потому как было ещё довольно светло. – Ладно, как скажешь. Только тронемся чуть свет.

Погонщик согласно кивнул, сделал знак остальным сопровождающим. Группа свернула с проезжего пути в сторону и скоро вышла горному ручью, весело поблескивающему под солнцем, но стремящемуся окунуться в непроходимые джунгли. Где-то там, за семью горами, ему предстоит встреча с Гангом – это далеко, а джунгли здесь, вот они. Джунгли требовали к себе уважения, потому как, особенно для европейцев, спокойный лесной покров мог в одну секунду преобразиться в реальную опасность.

Путешественники принялись разбивать палатки в глубине зарослей, чтобы на всякий случай с дороги не было видно, потому что опасность может в любой момент пожаловать и оттуда. Европеец в пробковом шлёме присел на одиноко лежащий камень возле ручья, положил на колени кожаный планшет, раскрыл его и принялся копаться в бумагах, предварительно отправив туда же из нагрудного кармана перетянутое тесёмкой разрешение на посещение Лхасы.

К нему подошёл Ярослав, отличающийся от других мужчин модной, отращенной в дороге небритостью и задал невинный вопрос:

– Насколько я помню, вас зовут Герман?