Книга Вельяминовы. Время бури. Книга третья - Нелли Шульман

– Сахар полезен для мозга, – сообщил майор Кроу, – а о фигуре можешь не беспокоиться. Она у тебя отличная… – с хрустом откусив тост, девушка поняла, что улыбается.

Сити

На Патерностер-роу, к северу от собора Святого Павла, среди бесчисленных книжных магазинов, и букинистических лавок, пряталась закусочная без вывески. Узкие, стертые ступени вели в подвальчик, разделенный на кабинки. Джентльмены могли пообедать, как принято, в одиночестве. Раньше каменный пол усыпали опилки, а рыбу с жареной картошкой приносили в коричневой, промасленной бумаге.

На стене, в потускневшей рамке, висел патент, написанный витиеватым, старомодным почерком. Из бумаги следовало, что мистер Эндрю Скиннер, член Достопочтенной Компании Торговцев Рыбой, получил разрешение на торговлю вином и открытие, как выражался неизвестный клерк времен короля Генриха Восьмого, прилавка для жарки рыбы, на рынке Биллинсгейт. В начале века опилки убрали. Вместо бумаги завели фаянсовые тарелки, но шаткие, деревянные перегородки, остались. Над низким залом, висел соленый, терпкий запах рыбы. Жужжали голоса, к электрическим светильникам поднимался сизый, табачный дым.

Меню здесь не держали. Скиннер подавал жареную камбалу и треску, корнуольский пирог из сардин, угрей в желе, с картофельным пюре, глиняные горшочки с ланкаширскими креветками, в масле, с мускатным орехом, крабов из Норфолка, кентских устриц, с беконом и сыром. На столах красовались бутылки вустерского соуса и солодового уксуса.

Питер, стоя на ступенях, оглядел зал:

– Три года я здесь не был, даже больше… – Скиннер торопился к нему:

– Мистер Кроу! Вы о нас не забыли… – у Скиннера имелся телефон. Номер, впрочем, был известен весьма немногим. Кабинки заказывали за несколько недель, закусочная никогда не пустовала. Питер весь день провел в конторе «К и К», у церкви Святой Елены, на Бишопсгейт.

Он приехал в Сити к семи утра, позавтракал в кабинете, и начал совещания. Персонал ни словом не обмолвился о том, где провел последние полгода хозяин предприятия. Питер выслушал доклады начальников отделов, связался с Ньюкаслом, проведя встречу с тамошними работниками по телефону, и пообедал с мистером Бромли.

Деньги, отправлявшиеся в Берлин, через «Импорт-Экспорт Рихтера», в Цюрихе, не были личными средствами Питера. Каждый месяц мистер Бромли получал определенную сумму, от невидного человека, в сером пиджаке, приезжавшего в контору адвоката, с потрепанным портфелем. Средства перечислялись на счет Питера, поступая в распоряжение компании. Питер и Бромли обедали в дорогом ресторане, с накрахмаленными скатертями и столовым серебром. За кофе, мужчина, задумчиво, сказал:

– Учитывая новости с континента, мистер Бромли, очень предусмотрительно, что мы заключили договор со Швейцарией. Нейтральное государство таким и останется.

Бесцветные глаза Бромли, за очками в золотой оправе, были спокойны. Адвокату можно было доверять. Питер попросил Маленького Джона, полгода назад, поставить Бромли в известность о назначении швейцарских платежей. Граф Хантингтон кивнул:

– Хорошо. Мы разделили финансовые потоки, используем разные компании, чтобы перегонять деньги по назначению… – Джон задумался:

– Для некоторых стран, и подобный способ не подходит. В России мы в посольство средства отправляем, что более опасно… – возвращаясь от Бромли в контору, Питер подумал, что не сегодня-завтра британское посольство в Берлине закроют, а персонал эвакуируют. Такое произошло в Праге и Вене, и, судя по всему, должно было случиться в Польше. Несмотря на субботу, Сити работало, улицы наполняли прохожие. Питер, по дороге, купил The Times. Он прочел о завтрашнем заседании парламента, вспомнив голос матери:

– Неслыханная вещь. В последний раз Палата собиралась в воскресенье больше ста лет назад, в наполеоновские времена…

Леди Юджиния приехала домой к полуночи. Питер провел вечер в особняке Холландов. Няня отпросилась до утра. Он принес из аптеки морфий, отправив Тони с ребенком в постель. Кузина вытерла распухшие глаза:

– Спасибо, Питер. Разбуди меня, сразу, если что-нибудь… – Тони не закончила. Пока Питер бегал за лекарством, Уильям заснул. Тони хотела сама понести мальчика домой, но Питер забрал его: «Ты устала». Они вышли из особняка Кроу. Тони, тихо, сказала:

– Папа терпит, но это ужасно, Питер. Я была в Испании, в госпиталях, я видела смерть. Я не думала, что не смогу… – она отвернулась, щелкнув зажигалкой.

Когда они вернулись в Лондон, из Банбери, отцу стало хуже. Он, все равно, настаивал на работе. Вчера, после утренних новостей по радио, к отцу приезжал Черчилль. В особняке жили охранники, но Тони казалось неудобным просить их варить кофе. Девушка справлялась на кухне сама. Они, в любом случае, мало ели. Няня готовила для Уильяма, Тони завтракала и обедала в детской, с мальчиком. Брат, по возвращению в столицу, все время проводил в Уайтхолле. Тони делала сэндвичи для охраны и врача. Отец ничего не просил, только с трудом проглатывал несколько ложек бульона.

Доктор сказал, что опухоль, из легких, распространилась на позвоночник, и печень. Отец полусидел на большой кровати, накрытый одеялами, бледное лицо было бесстрастным. На мозаичном столике, рядом, стояло включенное радио. Иногда врач давал ему затянуться сигаретой. Доктор объяснил, что это ничего не изменит.

Зайдя в спальню, с подносом, Тони услышала слабый голос отца:

– Он должен выступить по радио, Уинстон. Чемберлен пусть говорит, ему по должности положено, но страна ждет речи короля… – Тони замерла, у двери. Отец долго кашлял, а потом прошептал:

– Спасибо. Выброси платок, незачем девочку пугать… – Тони знала, что опухоль в легких отца распадается. В Банбери у него несколько раз шла горлом кровь:

– Пусть его наставник… – чиркнула спичка, – что хочет, то и делает, но нам нужен король у микрофона, с уверенным голосом. Мы вступаем в невиданную доселе войну, Уинстон. Люди должны понимать, что монарх поведет их за собой… – король Георг заикался, но занимался с преподавателем. Тони пошевелилась, бархатные портьеры зашуршали, отец оборвал себя.

Отослав Тони, с ребенком, в детскую, Питер пошел в спальню герцога. Он не видел дяди Джона с прошлой осени и даже, сначала, не узнал его. Питер испугался, увидев исхудавшее, мертвенно-бледное лицо. Врач быстро сделал укол морфия, веки герцога дернулись, Питер наклонился над кроватью.

– Вовремя… тебя выпустили… – морщинистые губы, коротко улыбнулись, – помнишь, что я говорил? По нынешним временам каждый порядочный человек должен посидеть в тюрьме… Встретишься с Черчиллем, когда… – герцог, казалось, впал в забытье. Радио бубнило, передавая результаты скачек. Питер, было, протянул руку к рычажку. Он почувствовал прикосновение холодных пальцев:

– Оставь… – попросил дядя Джон, – я жду… И буду ждать… – Питер понимал, чего ждет герцог.

Мать, до завтрака, зашла к Холландам. Она вздохнула, садясь в лимузин:

– Сегодня заседание депутатов от лейбористской партии. Чемберлен, по слухам, собирает кабинет. Завтра все узнаем… – Питер поцеловал ее в лоб: «Береги себя».