Книга Вторжение. Взгляд из России. Чехословакия, август 1968 - Йозеф Паздерка

В Чехословакии перемены готовятся: новая система выборов – из нескольких кандидатов одного, другой принцип руководства и планирования: решать, что и как делать будут не наверху, а в самих предприятиях. И еще, журналистам стало гораздо свободнее. Дискуссию разрешили. Пишут что хотят. Некоторые до того дописались, что предлагают неслыханное: отменить руководящую роль компартии, забывая совершенно о том, что это мы, коммунисты, пошли на демократизацию.

В Чехословакии сейчас всем, кто пожелает, выдают загранпаспорта. Люди едут смотреть на Запад, восторгаются магазинами, качеством товара и не хотят видеть другой стороны капитализма – безработицы, социальной неуверенности.

Однако все это пройдет. Люди привыкнут, переболеют. К СССР, к русским всегда будут относиться с братской любовью. (Так пишет Карел.)

5 мая 1967 года

«Руде право» стало интересно читать. Сегодня статья о Маяковском. Сорок лет назад он посетил Прагу. В его присутствии всем было тесно. Выступал в зале народного дома в Краловских Виноградах на чешско-русском вечере «Десять лет десяти русских поэтов». В зале было набито, более полутора тысяч человек.

21 июня 1967 года

Пришло письмо из Либерца от Ивиной мамы. Спрашивает, получаем ли и читаем ли «Руде право».

Всем желающим у них дают загранпаспорта. Можно ехать куда хочешь. «Чехи любопытные, ездят по всему миру». И в Чехии сейчас полно туристов, как при спартакиаде. Советских туристов принимают как лучших друзей. В газетах, особенно в «Лидовых новинах», критикуют наши бюрократические порядки, но дружба между нашими странами для них свята.

Эльвира Филипович со своим будущим мужем Иво Птаком. Москва, 1953 – 1954

(Из личного архива Э. Филипович)

Сейчас в Чехословакии проходят учения войск из всех стран Варшавского договора.

30 сентября 1967 года

Получили от Карела письмо. Он пишет, что место для меня у Бауэра (в «Спофе») сохраняется, однако лучше повременить. Сейчас немножко ослабили цензуру и столько полилось. И в газетах, и по телевизору. Мне, мол, советской, будет в этой обстановке неуютно…

Я такому обороту дела обрадовалась: у нас-то лучше! Я думала, что по окончании сразу же и ехать придется туда, стипендию чешскую отрабатывать. А раз так, то и отлично.

В «Руде право» пишут, что 26 – 27 сентября прошел пленум ЦК КПЧ. Где «…после глубокого анализа предложена была новая система выборов: не один, а несколько кандидатов». И полная свобода критики. Однако с позиций компартии, а не как в «Литературных новинах». Там – с буржуазных позиций. Исключили из ЦК КПЧ Климу и Вацулика. Они ярые оппортунисты.

2 января 1968 года

Ездили с Леной[230] в Москву. Прошлись по Горьковской (там в эти дни машины не ездят, сплошняком идет народ). Однако веселья особого нет. Елисеевский гастроном открыт.

Дядя Боря с Лидией Федоровной[231] живо интересовались тем, что сейчас делается в Чехословакии. Оказалось, мы, получающие «Руде право», знаем гораздо меньше их. Они Би-би-си слушают на английском языке. Там в основном про Чехословакию и говорят. Там вовсю идет дискуссия, т. е. критика теперешней бюрократической машины, которая называется социалистическим государством. Там хотят, чтобы социализм был с «человеческим» лицом. Лидия Федоровна вспоминала сталинское время: «Приходили на работу и шепотом спрашивали друг у друга: “Кого сегодня нет?” Ночами “черные вороны” шныряли по Москве, людей выхватывали прямо из постелей, еще сонных, теплых, кидали на железные сиденья… Почти никто не возвращался оттуда…»

«Но теперь-то не забирают, теперь-то разве плохо?» – «А кто говорит, что плохо?» – «Теперь вон и пишут о тех временах». – «Но не публикуют. “Доктор Живаго” Пастернака, “Раковый корпус” Солженицына только в “самиздате”, на машинке…» – «Вот бы почитать! У вас есть?!» «Что ты! Что ты! – перепугано замахал руками дядя Боря. – Мы не читали, не видали даже…»

Эльвира Филипович с дочерью Леной. Москва, конец 1950-х

(Из личного архива Э. Филипович)

Я поняла, что это совсем не так, может быть, у них даже есть. Но в них страх такой сильный, как животный инстинкт. Я для них пока (надеюсь, что пока) не совсем своя.

Потом о науке заговорили. Дядя Боря в ней еще с тридцатых годов. Как ни странно, при этом Людоеде столько у нас появилось талантливых ученых! Даже в казематах не переставали творить. Наука для дяди-Бориного поколения – это священный алтарь, перед которым склонялись, к которому шли, чтобы дать… Сейчас, по их мнению, в науку идут, чтобы взять. Степень, теплое место, зарплату…

Раньше, когда они были молоды, ведущие ученые готовили преемников таких же, как были сами, или лучше себя, сейчас все наоборот: высокие должности получают далеко не самые талантливые. «У нас один завкафедрой так и говорит: “Приблизь я к себе способного, деловитого, молодого, он меня живо проглотит. Вот и держу дураков рядом с собою. Они безопаснее”».

Вечером пришли Юра с Таней[232]. Они своей семьей, все в маленькой комнате.

Юра попросил меня собирать «Руде право». Он будет приезжать забирать. У них (институт математики) говорят, что в Чехословакии идет эксперимент. Если удастся, то и у нас потеплеет, социализм «человечнее станет», а нет… Время покажет.

6 января 1968 года

Сегодня во всех газетах портрет нового чехословацкого генсека Александра Дубчека. «Это наш человек, в Киргизии жил, учился у нас. Порядок наведет. К тому же фамилия: Дуб-чек. Чека! Он им задаст!» Эти реплики я услышала в очереди за хлебом. Она у нас в Дубровицах огромная. Бабульки приходят задолго до привоза хлеба и выстаивают, и говорят. В магазин ходят как в клуб. Хотя клуб у нас в поселке тоже есть, но туда не ходят.

В «Руде право» на целую полосу биография Дубчека и тоже физиономия. С небольшим узким подбородком и крупным носом он похож на птицу. Добрые глаза, приятная улыбка. Никакого «железа» во взгляде. Даже муторно за него: сумеет ли одолеть наседавших на партию, почуявших волю буржуев-оппортунистов, о которых лектор ЦК толковал на прошлой неделе.

Наши, Брежнев, Подгорный, Косыгин, радостно его поздравили телеграммой. Раньше у них генсеком был Новотный. Сейчас он только президент. Старый уже!