Книга Коллекционер желаний - Надежда и Николай Зорины

Но другого выхода нет. Главное, рассказать четко и ясно, разумно и логично.

– Ну, давай, Катюш, рассказывай, не молчи.

– Он пришел, когда наступил Новый год…

Никакой четкости и ясности, разумности и логичности не получилось. Рассказ Кати вышел сумбурным, обрывчатым и слишком эмоциональным, но главной цели он все же достиг – они ей поверили и начали действовать. Четко, ясно, разумно и логично действовать. Сделав несколько звонков, в течение часа Володя спланировал операцию. Теперь оставалось только ждать и надеяться, что они не опоздали.

– Ну все, Катюш, успокойся. – Гаврилов участливо погладил ее по плечу. – Считай, для тебя все эти неприятности закончились.

– А для Вадима?

– Будем надеяться, тоже.

– А мы успеем? Столько времени прошло. Я боюсь, они…

– Не бойся. Ребята уже собираются. Володь, сколько ты им дал на сборы?

– Час.

– Господи! – Катя обхватила голову руками. – Еще час! Ну, мы точно опоздаем. Да они тысячу раз успеют сбежать, пока ваша группа готовится.

– Ну, Катя, – Володя укоризненно на нее посмотрел. – Это ведь только в сериалах показывают, что милиционер наш и в будни, и в праздники остается во всеоружии на боевом посту. А на самом деле работают у нас те же люди, обычные смертные, и первого января собрать группу захвата достаточно проблематично. В отделе вообще сегодня, судя по всему, ни одного мало-мальски трезвого не осталось. Все, кто дежурит, до сих пор на рогах. Всю ночь праздновали, а с утра… Я и то боюсь, как бы они во время операции спьяну друг дружку не перестреляли. Так что час – это тот минимум, чтобы в себя прийти.

– Час, – Игорь усмехнулся. – Ну, для наших ребят час, что для обычного человека сутки. Сейчас рассольчику попьют, зубы «Орбитом» отмоют и прибудут. А без тебя, Катюша, Михаилу не с руки уезжать, раз весь капитал на твой счет положен. Не волнуйся, успеем.

– Может, и нам по кофейку? Я, честно говоря, спать хочу, умираю. – Володя зевнул во весь рот, откровенно, не прикрываясь. – Ты же вроде сварганил что-то кофеподобное.

– Да, только он давно остыл. Пойдемте на кухню. Я сейчас снова вскипячу.

Игорь с Володей поднялись. Катя осталась. Она сидела, поджав под себя ноги в ботинках, уставившись в одну точку, и мерно раскачивалась.

– Пойдем, Катюш.

Катя никак не прореагировала, казалось, даже не услышала. Гаврилов с Володей вышли.

Час, час и еще три-пять часов. Они безнадежно опоздали. Теперь совершенно бессмысленно куда-то ехать. Бессмысленно спешить, бессмысленно вообще что-то делать. Бессмысленно было бежать через снег, бороться со сном, выбираться из дому. Гаврилов подвел, Гаврилову все равно.

Нет, он сам рисковал, помогал, боялся, что Вадима арестуют. Главное – помочь хотел он искренне. И рисковал. И все эти промедления вовсе не из-за него, просто так сложились обстоятельства. Новый год, чертов Новый год. Кто виноват в том, что все это случилось на Новый год? Никто не виноват, но от этого не легче. Они опоздали, безнадежно опоздали, а теперь все бессмысленно.

Игорь гремит на кухне ложкой о чашку – размешивает сахар в кофе. Володин голос нудно бубнит без остановки невнятное что-то, словно радио на стене с привернутым звуком.

– Ну, – Игорь выглянул из кухни, посмотрел на часы, – пора выходить. Ребята скоро прибудут. Зря ты отказалась от кофе.

Катя поднялась, они прошли в прихожую. Володя подал ей дубленку, помог одеться.

– Значит, адреса вы не знаете? И что это за поселок – тоже?

– Дом стоит на отшибе, не знаю, есть ли там вообще какой-то поселок. Но мы же договорились, что я покажу. Я дорогу запомнила, когда возвращалась в город.

– Не хотелось бы, чтобы вы туда ехали. Мало ли что? Но нет так нет, придется вас взять с собой в качестве проводника.

– Ладно, выходим.

Гаврилов закрыл дверь, и они спустились вниз. Минут через пять к подъезду подъехала милицейская машина.

– Садитесь, Катя, – Володя распахнул дверцу. – Знакомьтесь, наши ребята: Анатолий, Юра, Сергей…

…Третий раз за какие-то неполные сутки Катя ехала по этой дороге. Короткий маршрут неизвестности и страха, надежды и отчаяния. Успеют ли? Не успеют? Конечно, теперь уже не успеют. Она вдруг почувствовала невероятную усталость. И пустоту. И снова накатилась сонливость. Глаза просто сами собой закрывались. Машина мерно гудела, гудели голоса Анатолия, Юры, Сергея… И глаза закрывались.

Что ж, теперь-то сну можно не сопротивляться. Пока едут по городу, ее помощь не нужна, а как понадобится, разбудят. Больше всего ей хотелось отключиться от всего, не беспокоиться о том, успеют или нет, не страдать из-за Вадима, а главное – не думать.

Не думать? Вот она и поймала себя, вот и призналась. С самого начала, еще когда только решила сбежать от Михаила, возникло это неясное, но невыносимо мучительное ощущение, что поступает она не так, неправильно, но Катя подавляла его в себе, не давала оформиться, не позволяла себе думать, умышленно сосредоточившись на выполнении поставленной перед собой задачи – спасти Вадима, переходя от этапа к этапу, заботясь о том, как бы до конца довести дело. Но вот все от нее зависящее выполнено, больше нечем отговариваться, больше нечем себя занять, чтобы не думать. И неясное ощущение сразу же оформилось в мысль, словно только и ждало, когда она освободится, чтобы вынырнуть из глубины сознания, сформироваться и замучить.

Предательство – вот что это такое. Самое обыкновенное предательство. Чем бы оно ни было оправдано, в какую бы форму ни облекалось. Ведь она же попросту предает Мишу ради того, чтобы спасти Вадима. Да, он оказался подлецом и убийцей. Но ведь она любила его. Думала, что любила. Любимый человек не может оказаться подлецом и убийцей, он может быть только любимым человеком. Значит, прав был Вадим: Михаил – это просто ошибка, болезнь в острой форме и только.

Но ошибка он или нет, он ей верил, он ее любил, а она предала его как последняя гадина, натравила ментов, да еще все боялась, успеет его продать или не успеет. Сбежала от спящего, он ей доверился, спокойно спал и не ждал такой подлости. А она сбежала, предала, чтобы спасти того, кого предала раньше, кого убила и растоптала раньше.

Ну конечно, они успеют, можно и не сомневаться, что успеют, – подлость всегда успевает совершиться.

Наверное, Миша все еще спит и ни о чем не догадывается.

Катя открыла глаза – пост ГАИ. Выехали из города. Теперь начинается ее работа проводника – поводыря подлости, нужно смотреть в оба, чтобы не пропустить, не проехать мимо, точно указать цель – это здесь, ату его, ребята. А ребята, пока сидящие в таком обманчиво-расслабленном состоянии, безусловно, с радостью, с азартом охотников воспримут ее призыв. Словно свора гончих, бросятся они на зверя. Забыв про похмелье, про бессонную ночь, жадно вдыхая запах охоты. Им все равно, что зверь этот спокойно спит, не бежит, не прячется, не сопротивляется, они подстегнут свое воображение, сделают в сознании своем зверя опасным, а вторжение в тихий, никем и ничем не охраняемый, не ждущий подвоха дом – захватом объекта. Пока они едут и ждут, но вот им будет дана команда: вперед! – и тела их, такие расслабленно-ленивые, сожмутся в комок ярости и злобы. Осталось совсем немного, десять-пятнадцать минут – и конец ожиданию, томительному безделью: спящий станет зверем, задача для смельчаков-охотников – выхватить его из норы, выхватить из постели, сбить с ног, опрокинуть лицом на пол заученным движением палачей, с силой и яростью, чтобы лицо окрасилось красным, превратилось в кровавую маску. Жалкая кровавая маска разбитыми губами запросит пощады и снисхождения у черных их масок, победительных безжалостных масок.